Книга Тени за холмами - Антонина Крейн

Принц замолчал. Я всмотрелась в его лицо еще внимательнее. Кажется, там, в глубине глаз, поблескивали теневые блики — мои бывшие друзья.

— Унни… — я сглотнула. — Значит, в путешествии вы научились колдовать?

— Пришлось. К-кстати, со мной унни говорит вашим голосом.

Я скрыла смущение за новым вопросом:

— И в итоге унни помогла вам. Это случилось, когда вы перестали бояться?

— Нет. Это случилось, к-когда я набрался смелости признать правду о себе.

— Правду о том, что в Междумирье вы живее, чем вне его?

Он помолчал, потом потерянно улыбнулся:

— Я не смог бы сформулировать это лучше, Тинави.

Мне почему-то стало больно от похвалы. Больно — и одновременно свободно, будто в душе открыли дверцу — запертую, заклинившую годы назад.

И от этого — яростно.

Ведь я сама ее заперла.

— Нет, это не так, — резко сказала я. — Это неправда. Вы и я — мы жители Шолоха. Наше место здесь. Вся эта тяга к Междумирью — просто побочный эффект от карловой магии. Не ключ к счастью, не призвание. И не говорит ровным счетом ни о чем, кроме того, что у нас есть расширенный доступ ко Вселенной. Нас никто не заставляет им пользоваться. Унни спокойно проживёт и без наших путешествий. У нее есть кучка хранителей для реализации программы перемен, а мы с вами, если хотим, можем ограничиться простым человеческим счастьем. Выбор за нами. Слышите? Не позволяйте ей управлять собой. Мы сильнее этих… инстинктов. Я уж точно сильнее.

— Тинави, но… Я же ни слова о вас не сказал?

Я замерла, как вор, схваченный за руку.

— Прах. А я почему-то подумала… — не договорив, я растерянно уставилась в грустные глаза Лиссая. Он понимающе кивнул.

Нет! Не надо мне тут кивать! Скажи, что это чушь. Неправда. Скажи, что я полная дура, что мы и впрямь говорим только о тебе, и мне негоже вмешиваться.

Но в зрачках Лиссая плясали, бешено плясали искорки энергии унни. Тянулись ко мне, хватали за руки, и в душе им навстречу поднималась тёмная, безнадежная волна…

«Правда, Тинави, правда… Тень от бликов с тобой, другие миры замерли в ожидании, ты знакома с богами, ты видела смерть и убивала смерть — о каком ином счастье ты вообще можешь говорить, глупая?

Развитие или стагнация — думаешь, Внемлющий не понимает? Думаешь, речь действительно о том, чтобы у тебя был отдельный кабинет?

Признай, ну признайся же, ты не сможешь долго быть обывателем, ты взорвёшься, генеральство тебе не поможет; этот секрет, эту тягу видят все они, и способность к магии тут не причем… Это всполох в искре, его не изъять; его не найти, если не было изначально.

Сундук, троллья нога, мумия — почему ты думаешь, что это скука, а не попытка дотянуться до истинных тайн хоть как-то?

«Мы команда» — разве нужно говорить вслух, если ни у кого нет сомнений?

«Посиди, я не гоню» — разве не звучит мольбою к тем, кого уже не догонишь?»

— Прах, — повторила я и смахнула слезу-лазутчицу.

— Я не хотел вас расстроить… — Лиссай посмотрел на то, какими мурашками покрылись мои локти и протянул мне свою иномирную кофту. Стало только хуже.

Зачем бороться с тем, каков ты есть? Зачем выбирать другую дорогу, если тебе дана ТАКАЯ?

А я всё утирала слезы, мысленно взывая: «Карл! Карл, мать твою, где тебя носит? Забери это! Забери немедленно! Почему это не ушло вместе с магией? Я не хочу, я хочу другого, слышишь меня, румяный гаденыш?!»

Принц сжал мне руки, утешая, а потом вдруг тихо рассмеялся. Я удивленно посмотрела на него.

— П-простите. Просто, к-кажется, это становится традицией: я возвращаюсь издалека, вы плачете о чем-то странном, бормоча имя Карл, а потом… — Лиссай, припоминая, посмотрел мне за спину, на дверную ручку, символ опасности, и утрированно округлил глаза. Я всхлипнула, а потом подыграла и прижала палец к губам.

Мы улыбнулись друг другу.

На одну сотую, нет — на одну тысячную отлегло…

— Хорошо, что вы снова дома, — упрямо шепнула я.

— Дома, — эхом отозвался Лиссай, крутя в пальцах пижамную пуговицу, которая висела у него на груди вместо оберега.

И долго дождь шумел за окном.

* * *

— Я, к-конечно, не думал, что мне придётся так быстро вернуться в Междумирье, но ладно… — сказал Лис, когда я все-таки поведала ему о причине своего прихода, сгорая от стыда как перед ребятами (доверили миссию, а!), так и перед принцем (несколько лет человека не было, а тут вынь да положь общественное благо).

Я кивнула:

— Не промахнётесь?

— Пока не знаю, но в рамках Лайонассы всё не так страшно, — он развел руками. — Однак-ко я бы не хотел делать это слишком часто и… По таким поводам. Надо будет взять с госпожи Марцелы и с ваших друзей подписку о неразглашении. К-как думаете, они нормально это воспримут?

Я пожевала губами, выигрывая время. Подозревала: вряд ли.

Лиссай махнул рукой:

— Неважно. Не знаете, мои очки всё еще где-то тут?

— Четыре дня, Лис. Должны быть тут.

— Четыре дня… Я все еще не верю, — он нашел их в прикроватной тумбочке, потом неловко одернул традиционный хитон и взглядом покинутого возлюбленного окинул худи и джинсы, сброшенные на кресло.

— Удачно, что Двор давно не ждёт от вас логики и привык к тому, что вы можете сутками не показываться в основном здании, — вздохнула я, мысленно добавив «Ибо придумываете великолепные планы»…

— Двор… — Лиссай поёжился, поправил волосы, падающие на глаза. — Странно снова быть принцем. Я вот так-к ходил, да? — он скривил губы, задрал подбородок и ссутулился.

Это должно было быть смешно, но было печально.

— Там холодно и мокро, — предупредила я, когда принц пошел к двери.

Лиссай обрадовался, будто получив разрешение, и прямо поверх хитона набросил иномирную кофту. В сочетании с темно-красными очками в пол лица и пуговицей на веревке получилась такая странная фигура, что я испугалась: не арестуют ли?

Мы вышли в вечерний город. По дороге к пещере Дахху я в волнении искусала всю внутреннюю сторону щеки. Я отсутствовала часов пять, и подозревала, что ребята меня просто убьют. А еще я до пепла боялась, что они заметят.

Кажется, добрая судьба услышала мой трусливый скулеж и решила помочь — по-своему.

Когда мы шли по набережной возле Водного Управления, и по тротуару вдоль воды вилась длинная змейка путешественников, желающих покататься на ночных гондолах — по маршруту, охватывающему максимально много бьющих полночь часов — какой-то человек вдруг метнулся ко мне, толкнул, всунул в руку письмо и унесся прочь, петляя меж людей, кричащих: «очередь, вообще-то!».