Книга Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ошарашенное молчание служило ему ответом.
– В первую очередь – создать сеть передвижных кинотеатров с толковой музыкой и хорошими чтецами. Потом можно заняться и созданием собственных фильмов – сейчас в Японии этого очень мало.
Святилище наполнилось глухим гулом голосов. Можно понять, что большинство не согласно, а один толстяк даже вскочил на ноги и закричал:
– Это безумие! Блажь! Я не брошу своих занятий…
И тут же грянул выстрел. В наступившей тишине было слышно, как по полу катится, звеня, гильза «Браунинга». А потом снова жёсткий голос Волкова:
– Я не стану пачкать этот великий меч кровью не умеющих повиноваться. Смерть от клинка ещё надо заслужить!
Хорошо он им сказал! Как настоящий кумитё! Не зря товарищи из Советского представительства сообщили, что Волков работал в ЧК. Да ещё и не в России, а в Ирландии. Интересно, как его туда занесло?
И тут у кого-то из наших хрустнуло под ногой. Камень выскочил, заскакал по дорожке. Пон-пон-пон!
Внутри словно бомба взорвалась. Тут же все вылетели, точно демоны. И все – с мечами наголо! А где Волков?! Не вижу! Демоны, зачем понадобилось брать этих негодяев живьём?! Такого человека потеряли…
* * *
…От удара мечом Всеволод Николаевич увернулся чистым чудом. В последний момент догадался подставить свой трофей вертикально, уперев в пол, и вражеская сталь только прорубила ножны. Фехтовать Волков не собирался, а потому снова вскинул «Браунинг». И в этот момент с улицы грянули винтовочные залпы. В их грохоте два пистолетных выстрела утонули точно крыса в бочке, а русский, убедившись, что противники выведены из строя, растянулся на каменном полу. «Не хватает ещё, чтобы свои же зацепили! – прошипел он сквозь зубы. – На фиг, на фиг, мы лучше здесь отлежимся…»
Пальба постепенно затихла, и Волков рискнул подняться на ноги. Сунул пистолет в карман, взял меч, не вытаскивая его из надрубленных ножен, и шагнул вперёд.
В грудь ему тут же оперлись два штыка.
– Спокойно, спокойно, – примирительно произнёс Всеволод Николаевич. – Сдаюсь.
Тут же перед ним возник районный комиссар Оосава. Он радостно улыбался и разводил руки для объятий.
– Лучше арестуй меня, – негромко посоветовал Волков, – потом побег обеспечишь. Глядишь, я тебе ещё главарём якудза пригожусь.
Оосава понимающе кивнул и махнул рукой. Волкова тут же скрутили.
Спустя месяц во всех кинотеатрах Социалистической Японской Империи шёл новый ежедекадный киножурнал «Прокино»[226]. Основным сюжетом этого выпуска была сдача на милость императора клана якудза Ямагути-гуми.
Толпы людей, вооружённых мечами, выходили на площадь перед дворцом, строились в ровные ряды и опускались на колени, откладывая в сторону оружие. На экране возникали крупные планы лиц, на которых застыла мрачная обречённость. В первом ряду на коленях стоял человек не вполне японской наружности, хотя и одет он был как истинный японец. Над сдающимися якудза на бамбуковых шестах покачивались транспаранты: «Просим Товарища Его Божественное Величество о великом милосердии!»
– Осознавая всю низость своих душ, – твёрдо проговаривали бэнси[227], – они готовились к самым суровым наказаниям. Но товарищ Нобухито проявил милосердие, достойное настоящего коммуниста.
Невысокий человек с молодым, чуть удивлённым лицом в сопровождении нескольких охранников вышел к ожидающим его людям. Стоявший в первом ряду человек, не вставая с колен и низко склоняя голову, протянул ему меч. Император принял его, осмотрел, передал кому-то назад и пошёл вдоль рядов, принимая протягиваемое оружие.
– Товарищ Его Божественное Величество повелел разобрать дело каждого из просящих о милосердии. Он сказал, что ни один из раскаявшихся и осознавших не будет казнён. Своим ударным трудом на великих стройках каждый заслужит себе прощение и право на новую жизнь, к которой светлым путём идёт Великая Япония…
Ю. Михальчик «А он мне нравится»
…Возвращение Волкова на завод «Сумитомо-Бакелит» было триумфальным. Ещё бы! На привычном, уже чуть пообносившемся френче, кроме ордена Трудового Красного Знамени, блестел эмалью орден Восходящего Солнца. И весь завод знал, что дома у Ворокофу-сан на подставке из нержавеющей стали покоится меч Мурамаса. Рабочие перешёптывались, что этим мечом собието спесаристо зарубил два десятка главарей якудза, а потом, стряхнув с клинка кровь, вышел к рядовым бандитам и приказал немедленно идти ко дворцу товарища Нобухито и там вымаливать себе прощение. И ведь вымолили! Ворокофу-сан лично просил Товарища Его Божественное Величество за запутавшихся, потерявших человеческий облик якудза, и товарищ Нобухито помиловал всех. Несколько сот раскаявшихся отправили на Курильские острова строить неприступную крепость, а остальных послали в Маньчжурию, на строительство новых железных дорог. А меч якудза товарищ Нобухито вернул Ворокофу-сан вместе с орденом. И Ворокофу-сан пил вместе с Товарищем Его Божественным Величествов чай, и они беседовали, точно добрые знакомые.
Все распоряжения Всеволода Николаевича выполнялись теперь исключительно бегом. Молодые рабочие стали носить яловые сапоги и френчи, подражая своему героическому кумиру, а если на партийном собрании на инженера нападал кашель из-за японских сигарет – советские папиросы, увы, закончились, – то кто бы ни говорил в этот момент, немедленно замолкал и почтительно ждал, пока русский товарищ не вытрет губы и не сможет и дальше благосклонно внимать произносимым словам.
Короче говоря, жизнь на заводе превратилась для Волкова в какой-то непрекращающийся кошмар. «Твою-то мать! Вот уж не думал, не гадал, что на старости лет окажусь участником шоу «Большой брат»[228]. Вот же влип, – печально размышлял Всеволод Николаевич, ловя на себе очередные восторженные взгляды. – Господи, которого нет! Ну сделай же так, чтобы они себе другого героя нашли! А то ведь, господи, даже пукнуть нельзя – подражать начнут, и на заводе не продохнёшь!»
Вершины же его страдания достигли тогда, когда волнуясь к нему осторожно подошла Умеко Утида и, смущаясь, краснея и поминутно кланяясь, пригласила его на собрание заводской ячейки КИМ. Глядя на эту обычно боевую и задорную девчонку, что горячо спорила с ним всякий раз, когда он приходил в гости к старому Кену, Волков содрогнулся и поклялся, что уж комсомольцам он расскажет всё так, как было. И рассказал…
