Книга В плену отражения - Татьяна Рябинина

— Иди сюда, — услышала я голос Тони… голос Маргарет, конечно, но, кажется, я уже начала привыкать, что он говорит женским голосом. А мне ведь так нравился его мягкий баритон! — Иди… так, так, хорошая девочка. Откуда ты взялась, интересно? У Мартина же была другая лошадь. Да какая разница!

Тонкое одеяло промокло — то ли Тони положил меня в лужу, то ли просто земля была слишком сырой. Но мне, кажется, было уже все равно.

А ведь Мартин действительно может умереть.

Мысль была какой-то отрешенно спокойной.

И что будет тогда со мной? Я не сомневалась, что Отражение, как сказала сестра Констанс, отрастит нового Мартина. И окажется этот новый Мартин в том самом месте, где и должен быть. В Стэмфорде, в доме Билла Фитцпатрика. На лежанке в чулане, с воспалением легких и раной в боку, от чего так или иначе исцелится. А потом вернется домой в Германию и проживет еще целых одиннадцать лет. Но где окажусь я? И окажусь ли вообще где-нибудь?

Наверно, и Тони думал об этом. Он подошел ко мне, поднес руку к губам, пощупал пульс на шее.

— Света, только не умирай, — прошептал он. — Пожалуйста, держись!

Прошла еще целая вечность, пока Тони не запряг, наконец, в повозку Полли и еще какую-то лошадь. Начался дождь. Ну, разумеется! Если б я могла, начала бы, наверно, истерически смеяться.

Тони открыл дверцу повозки и выдал такую тираду… Я знала об этом с самого начала. Просто когда мы планировали, как будем добираться до Рэтби, никто не думал о том, что кто-то из нас не сможет сидеть. Колымага, вся в резьбе и прочих финтифлюшках, была внутри страшно неудобная и тесная. Там было только одно сиденье, на котором мы с Миртл помещались бок о бок, как пассажиры в метро.

Снять сиденье было невозможно, приделано оно было на совесть. Разве что вырубить топором. Привязать Мартина к нему — тоже проблематично. Устроить полулежа — его будет бросать на тряской дороге так, что живым точно не доедет.

Прошла еще одна вечность. Я слышала тяжелые медленные шаги Тони — он ходил взад-вперед между конюшней и повозкой, что-то складывал в нее.

— Света, тебе будет очень неудобно, — сказал он, — но придется потерпеть. Иначе никак. Уже почти все. Скоро поедем.

Он подтащил одеяло к повозке, с трудом приподнял Мартина за плечи и начал заталкивать его вовнутрь через дверцу. Пространство между сиденьем и противоположной стеной было забито чем-то мягким, судя по запаху — сеном и лошадиными попонами. Голова упиралась в угол, обложенный одеялами, ноги — в дверцу. В таком положении диагонального клина перекатываться Мартин точно не сможет, но я боялась другого: если от тряски его укачает и вырвет, он запросто захлебнется, лежа на спине.

Тони, поверни его на бок! Слышишь?! Черт возьми, поверни!!!

Кажется, между нами наладилась телепатическая связь. Помедлив немного, Тони повернул Мартина на бок и подложил под щеку свернутые тряпки. Сверху накидал еще попон и прижал их в ногах чем-то тяжелым.

Убери это, идиот! Повозку тряхнет, и эта штука его убьет!

— Да, это не лучшая идея, — пробормотал Тони и убрал груз. — Подожди еще немного, я схожу найду какой-нибудь еды.

Наконец-то мы выехали. Лошадиные копыта звонко процокали по булыжнику моста и зачвакали по раскисшей земле, сопровождаемые скрипом колес. Даже на относительно ровной подъездной аллее повозку трясло. Боль уже не просто звучала, она вспыхивала ослепительным фейерверком. Под веками растекалось разноцветное пламя. У кого же это из классиков была музыка для оркестра и цвета? Ну да, конечно, «Прометей»[1]!

Я никак не могла вспомнить, сколько часов занимала дорога из Скайхилла в Рэтби на повозке. Верхом, да напрямик, по полям, — наверно, часа четыре, нет, пожалуй, пять. Сколько там? Километров семьдесят, вряд ли больше. Когда мы возвращались с королевской охоты, колымага ползла целый день, с утра до вечера. Но сейчас наверняка уже не меньше полудня, значит, на месте мы будем не раньше ночи.

И тут вдруг слова сестры Констанс, которые я столько времени пыталась вспомнить, отчетливо всплыли в памяти: «Ночью в канун Дня всех святых к нам постучался мальчик». То есть все-таки в ночь на Хеллоуин, с тридцатого на тридцать первое. Ведь ночь — это уже фактически следующий день. А это значит, что нам придется ждать, пока откроется проход, не меньше суток! Или все-таки двое? Ведь Хеллоуин отмечают в ночь на первое ноября! Догадается ли Тони, что нам нужно просто сидеть у дороги, пока на ней не появится этот мальчишка? А главное — смогу ли я выдержать столько времени? Сможет ли Мартин?

Время от времени Тони останавливал повозку, заглядывал вовнутрь. Он спрашивал: «Как ты?» — словно я могла ответить. Щупал пульс. Голос его звучал все более и более встревоженно. Видимо, Мартин выглядел из рук вон плохо. А я уже не чувствовала разницы. Боль и жар были настолько чудовищными, что чуть больше или чуть меньше — это теперь было несущественно.

Остановившись в очередной раз, Тони заглянул ко мне, держа в руке факел — я почувствовала запах горящей смолы.

— Мне кажется, это должно быть где-то здесь, — сказал он неуверенно. — Но я боюсь пропустить в темноте мальчишку. Если, конечно, он должен появиться сейчас, а не следующей ночью.

Ага, ты тоже сомневаешься, что значит «ночь в канун». Правильно делаешь, потому что я совершенно запуталась в этих канунах и прочей ерунде.

И вдруг… Нет, этого никак не могло быть, наверно, мне почудился запах дыма, не от факела — это был запах человеческого жилья. Но здесь нет ни одного дома, Рэтби мы давно должны были проехать. Я пыталась выбраться из пучины боли, раздвинуть ее, как складки тяжелого занавеса, чтобы ничего не мешало как следует принюхаться. Сено, лошадиные попоны, грязная одежда — все это сбивало.

Нет, я не ошиблась, определенно это был слабый запах жилища.

Тони, надо ехать вперед по дороге!

Но он не слышал меня или не понимал. Хотелось орать от бессилия и досады, но как раз это было мне недоступно. Я продолжала мысленно вопить: «Вперед!» и рисовать картинки, на которых повозка ехала по дороге дальше. И вот когда я выдохлась и готова была сдаться (ну что ж, будем ждать мальчика), Тони сказал:

— Я все-таки пройдусь немного, посмотрю, что там.

«Путь далек у нас с тобою, веселей, солдат, гляди!»

Я спела про себя не меньше десятка всяких походных и даже пионерских песен, прежде чем Тони вернулся.

— Света, там дом! — крикнул он. — Мы добрались. Наверно, ты что-то перепутала по времени. Или не так поняла. Проход уже открыт.

Может, и перепутала. Может, и не так поняла. А может, дело в том, что когда-то очень давно Самайн, он же Хеллоуин, был связан с фазами луны, а не с определенной датой и праздновался несколько дней. И сестра Констанс говорила, что человек, который шел на ярмарку, появился на дороге не в сам Хеллоуин, а днем раньше. Откуда нам знать, когда именно открывается проход и сколько времени он остается открытым. Вероятно, каждый год по-разному.