Книга До и после смерти Сталина - Леонид Млечин

Сталин избавлялся от тех, кто потерял хватку, успокоился, не видел, сколько вокруг врагов, словом, не годился для нового большого террора. Устранял и тех, кто в принципе мог быть опасен. Исходил из того, что удар нанесет тот, кто рядом.

Отдыхая на юге, Сталин вдруг спросил одного из своих лечащих врачей:

— Доктор, скажите, только говорите правду: у вас временами появляется желание меня отравить?

От испуга и растерянности доктор не знал, что ответить. Посмотрев на него внимательно и убедившись, что этого человека ему опасаться не следует, вождь добавил:

— Я знаю, вы, доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете. Но у меня есть враги, которые на это способны…

На его даче постоянно появлялись все новые запоры и задвижки. Вокруг столько охраны, а он боялся… Спать всякий раз ложился в другой комнате: то в спальне, то в библиотеке, то в столовой. Задавать вопросы прислуга не решалась, поэтому ему стелили сразу в нескольких комнатах.

В 1943 году сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина шестнадцатилетний Владимир, обезумев от страсти, выстрелил в любимую девушку — дочь дипломата Константина Александровича Уманского, назначенного послом в Мексику. Юноша не хотел расставаться с любимой. Это случилось на ступенях лестницы Большого Каменного моста. Второй выстрел Шахурин — младший сделал в себя.

Пистолет Владимир Шахурин взял у одного из сыновей Анастаса Микояна — Вано. Завели уголовное дело. Поручили его Льву Шейнину, широко известному своими детективными рассказами, а в ту пору начальнику следственной части прокуратуры Союза СССР.

Лев Шейнин вел себя деликатно с детьми столь высокопоставленных родителей. Но доложили Сталину, которому не понравилось, что у кремлевских детей оказалось в руках оружие. Зачем им пистолеты? Не собираются ли они совершить террористический акт? Убить вождя?

Следствие передали из прокуратуры в наркомат госбезопасности. Кремлевскими детьми занялся начальник следственной части по особо важным делам НКГБ комиссар госбезопасности Лев Влодзимирский. Он соорудил дело «юношеской антисоветской организации» и арестовал двадцать восемь молодых людей. Среди них двоих детей Микояна — шестнадцатилетнего Вано и четырнадцатилетнего Серго, а также сыновей адъютанта Ворошилова генерал — лейтенанта Рафаила Павловича Хмельницкого и племянника Надежды Аллилуевой.

Анастас Иванович Микоян не посмел вступиться за детей, хотя для него семья имела огромное значение. Его сыновья просидели на Лубянке полгода. Дело было совсем пустое, поэтому они получили год ссылки. Отбыли ее в Сталинабаде (Душанбе) и вернулись в Москву. Сталин поинтересовался у Анастаса Ивановича:

— А где твои сыновья, которые были осуждены?

Микоян объяснил, что старший учится в Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского, а младший — в Институте международных отношений.

— А достойны ли они учиться в советском высшем учебном заведении? — с угрозой в голосе спросил Сталин.

По словам Степана Анастасовича Микояна, генерала, летчика-испытателя, Героя Советского Союза, отец «был уверен, что теперь его детей немедленно исключат, а, может быть, и арестуют (это был период новой волны репрессий). Но ничего не произошло. Видимо, Сталина что-то отвлекло и он забыл об этом».

Зная страхи вождя, следователи Министерства госбезопасности на всех процессах, даже над школьниками, включали в обвинительное заключение подготовку террористического акта против вождя.

21 июня 1948 года Сталин получил спецсообщение об аресте «террориста» художника Даниила Леонидовича Андреева, сына знаменитого писателя:

«Андреев пытался выяснить расположение дачи И.В. Сталина и подъездные пути к ней, но узнав, что дача усиленно охраняется, как он сам признал, от осуществления своего вражеского замысла в этом месте отказался. Андреев вынашивал мысль о покушении на И.В. Сталина в Государственном Академическом Большом театре во время спектакля или торжественного заседания…

Несколько раз ему удавалось видеть, как машина главы Советского правительства, направляясь в город, не доезжая до Арбатской площади, сворачивала направо в Большой Афанасьевский переулок и через Малый Афанасьевский, минуя памятник Гоголю, выходила на улицу Фрунзе. Он изучал возможность произвести выстрел из квартиры зубного врача на улице Арбат, дом 9, по автомашине главы Советского правительства».

Трудно сказать, в какой степени сам вождь верил в эти истории, а в какой считал нужным поддерживать накал репрессий. Он давным-давно оторвался от реальной жизни. Жил в совершенно ином мире. Не так-то просто понять, какие мысли его одолевали. Но страх за свою жизнь становился все сильнее.

В машину вместе с вождем садились двое охранников. Один занимал место рядом с водителем, второй устраивался на заднем сидении. Сталин всегда располагался между ними — на откидном сидении. Его сопровождали две машины с оперативным составом. В первой — начальник смены и три офицера. Во второй еще три офицера выездной охраны. В 1952 году появились первые аппараты радиотелефонной связи, очень громоздкие, их устанавливали в багажниках машин охраны.

«Когда я хотел перейти Арбат у Арбатских ворот, — пометил в дневнике писатель Юрий Олеша, — чей-то голос, густо прозвучавший над моим ухом, велел мне остановиться. Я скорее понял, чем увидел, что меня остановил чин милиции.

— Остановитесь.

Я остановился. Автомобили, покачиваясь боками, катились по направлению ко мне. Нетрудно было догадаться, кто сидит в первом. Я увидел черную, как летом при закрытых ставнях, внутренность кабины и в ней особенно яркий среди этой темноты — яркость почти спектрального распада — околыш. Через мгновение все исчезло, все двинулось своим порядком. Двинулся и я».

В последние годы своей жизни Сталин сам назначал маршрут движения и постоянно менял его. Полковник Новик из управления охраны вспоминал:

«К периоду, когда велось «дело врачей», относится такой случай. Однажды Сталин на пути с ближней дачи в Москву приказал водителю ехать не обычным маршрутом, а по старой, заброшенной, не очищенной от снега дороге через Воробьевы горы. Тяжелая машина забуксовала и зарылась в снег. Сталин был крайне недоволен и в сердцах сказал: «Вы возите меня по одному и тому же маршруту. Под пули возите!»

В последние месяцы жизни он перестал предупреждать даже личную охрану, куда едет. Садился в машину и только тогда говорил, куда направляется. Но охрана знала два его любимых маршрута: в Большой театр — слушать оперу или в Кремль — смотреть кино. На всякий случай и там, и там накрывали столик.

Однажды полковник Новик проверял посты в Большом театре. Появился Сталин, направлявшийся в свою ложу. Увидев накрытый столик в комнате перед ложей, спросил:

— Кто сказал, что я сюда приеду?

Новик объяснил. Сталин молча прошел в ложу.

Ближняя дача принадлежала к числу самых защищенных объектов в стране. Но Сталину никакие меры не представлялись достаточными. Терзаемый страхом, обычно ночь он проводил за работой: просматривал бумаги, писал, читал. Перед тем, как лечь спать, подолгу стоял у окна: нет ли на земле следов, не подходил ли кто-то чужой к дому? В последнюю зиму даже запрещал сгребать снег — на снегу скорее разглядишь следы.