Книга Друсс - Легенда - Дэвид Геммел

— Сказать тебе правду? Я наполовину желал увидеть Друсса сломленным. Хотел увидеть, как он наказан за свою глупость. Скажите, какой герой выискался. Спасаешь стариков и сирот — вот и сиди теперь год в темной яме. Бессмысленно было поступать так!

— Только не для Друсса.

— Да что в нем такого особенного? Ни ума, ни воображения. Если бы любой другой сделал то же самое, эта шайка разорвала бы его на куски. Но Друсс — иное дело. А почему? Он мог бы запросто стать их вожаком — и они охотно приняли бы его.

— Четкого ответа я тебе дать не могу. Я видел, как он напал на судно с кровожадными пиратами — и они побросали оружие. Такая уж у него натура. Мой учитель, великий стрелок из лука, говорил мне, что в каждом новом человеке мы безотчетно видим либо угрозу, либо добычу. Мы ведь охотники, хищники по природе. Глядя на Друсса, мы чуем самую большую на свете угрозу — человека, который никогда не идет на уступки. Он нарушает все правила. Хуже того, для него никаких правил вовсе не существует. Взять хотя бы то, что случилось здесь. Любой другой мог бы убить Кайивака — хотя вряд ли. Но другой не воткнул бы в пол топор, чтобы сразиться с ним на кулаках. А убив вожака, в душе приготовился бы к смерти. Разбойники почуяли бы это... и убили его. Но Друссу было все равно. Доведись ему, он сразился бы с ними со всеми — поочередно или скопом.

— И погиб бы, — сказал Варсава.

— Вероятно — но суть не в этом. Убив Кайивака, он сел и потребовал вина. Человек не поступает так, если собирается сражаться дальше. Разбойники растерялись — ведь это было не по правилам. А потом он спустился к ним, оставив топор на помосте. Он знал, что оружие ему не понадобится, — и они это тоже знали. Он сыграл на них, как на арфе, — но сделал это не намеренно. Это заложено в его природе.

— А мне вот этого не дано, — с грустью сказал Варсава, вспомнив ужасную смерть миротворца.

— Мало кому дано. Потому-то о нем и ходят легенды Из зала донесся смех.

— Зибен снова взялся веселить их, — сказал Эскодас. — Пошли послушаем, а при случае и напьемся.

— Не хочу я напиваться. Хочу опять стать молодым. Стереть мокрой тряпкой каракули со своей грифельной доски.

— Завтра начнется новый день, — мягко сказал Эскодас.

— Что это значит?

— Прошлое мертво, воин, зато будущее еще не написано, Как-то я плыл на корабле с одним богачом — мы попали в бурю, и корабль пошел ко дну. Богач взял с собой золота, сколько мог унести, и утонул. Я бросил все свои пожитки — и выплыл.

— Думаешь, моя вина весит больше, чем его золото?

— Я думаю, тебе пора сбросить ее с себя. А теперь пошли к Друссу — и напьемся.

— Нет. Не хочу я его видеть. — Варсава водрузил на голову свою широкополую шляпу. — Передай ему мои наилучшие пожелания и скажи... скажи...

— Что сказать?

Варсава покачал головой и сказал с грустной улыбкой:

— Попрощайся с ним за меня.

Мишанек последовал за молодым офицером к стене, и оба преклонили колени, приложив ухо к камню. Мишанек услышал царапающий звук, словно гигантская крыса скреблась под землей, и выругался.

— Молодец, что заметил, Цикарин. Они ведут подкоп под стену. Вопрос в том, откуда. Пойдем-ка со мной. — Мишанек поднялся на стену и перегнулся через парапет. Прямо впереди стояли на равнине палатки вентрийцев Слева тянулись низкие холмы, за которыми протекала река, Справа виднелись холмы повыше, густо поросшие лесом. — Мне думается, — сказал Мишанек, — что они начали копать за тем вон холмом, на полпути к вершине. Они прочертили мысленную линию и знают, что если не собьются, то углубятся под стену фута на два.

— Насколько это серьезно? — спросил встревоженный Цикарин.

— Достаточно серьезно, — улыбнулся ему Мишанек. — Ты когда-нибудь закладывал мину?

— Нет, командир.

Мишанек хмыкнул. Конечно же, нет. Этот мальчик — младший сын наашанского сатрапа и до осады жил в окружении слуг, цирюльников, посыльных и ловчих. Каждое утро ему подавали чистое платье, а завтрак на серебряном подносе приносили прямо в шелковую постель.

— В военном деле много разных хитростей, — сказал Мишанек. — Ведя подкоп, они подпирают стены и потолок хорошо высушенным деревом. Они будут рыть вдоль стены до самых холмов у реки и выйдут где-нибудь... вон там. — Мишанек показал на самый высокий из прибрежных холмов.

— Не понимаю, — сказал Цикарин. — Зачем им рыть так далеко?

— Ответ очень прост. Когда туннель будет открыт с обоих концов, его будет продувать насквозь. Они польют дерево маслом, дождутся нужного ветра и подожгут подкоп. Ветер раздует пламя, туннель обвалится, и если они сделают свою работу на совесть, наша стена рухнет вместе с ним.

— Можем мы как-то остановить их?

— Да, в сущности, нет. Мы могли бы послать туда отряд и, возможно, убить нескольких саперов, но их заменят новыми. Но кое-какие меры мы можем принять, зная, что эта часть стены рухнет. — Мишанек, обернувшись, осмотрел городские постройки за стеной. Отсюда в город вели несколько переулков и две широкие улицы. — Возьми пятьдесят человек и загороди все эти проходы, а также нижние окна домов. Нужно создать второй рубеж обороны.

— Слушаюсь, — сказал молодой человек, опустив глаза.

— Не падай духом, мальчик. Нам еще не конец.

— Я знаю, командир, но люди начинают открыто поговаривать о том, что подкрепление не придет и что нас бросили на произвол судьбы.

— Как император решит, так и будет, — отрезал Мишанек.

Юноша покраснел, отдал честь и зашагал прочь. Мишанек поглядел ему вслед и вернулся на стену.

Какое уж тут подкрепление! Наашанская армия, разбитая в двух кровопролитных сражениях, отступает к границе. Реша — последний город, который еще держится. Предполагаемое завоевание Вентрии кончилось полным крахом.

Но у Мишанека есть приказ. Он с изменившим родине вентрийцем Даришаном должен удерживать Решу как можно дольше, связывая вентрийские войска, пока император благополучно не добежит до наашанских гор.

Мишанек достал из кошелька на боку присланный ему клочок пергамента. Там торопливым почерком было начертано:

Держитесь любой меной вплоть до последующего приказа. О сдаче не помышляйте.

Воин медленно разорвал послание на клочки. Ни прощального привета, ни слов сожаления. Вот она, благодарность владык. Свой ответ Мишанек вложил в металлическую трубочку и привязал к ноге голубя. Птица поднялась в воздух и полетела на восток, неся императору последнее письмо Мишанека, который служил ему с юных лет.

Ваше приказание будет исполнено.

Шов на боку зудел — верный признак, что рана заживает. Мишанек рассеянно почесал его, думая: «Тебе еще повезло. Бодасен едва тебя не прикончил». К западным воротам из вентрийского лагеря тянулся первый из продовольственных обозов, и Мишанек вышел ему навстречу.