Книга Полет гарпии - Робин Хобб

И вот наступило утро, когда Вандиен разглядел далеко впереди дымок, поднимавшийся из трубы. У него вырвался дикарский вопль, перепугавший обоих коней.

– Гостиница! Человеческая гостиница!.. – ликующе заявил он, подметив злой взгляд, которым наградила его Ки. – Она называется «У Трех Фазанов». Только подумай, Ки! Сегодня мы будем сидеть у камина, есть горячую еду и пить холодное пиво, а потом завалимся спать в настоящие кровати! Под крышей!!!.. А Миккет – это хозяин гостиницы – с ума сойдет, когда я расскажу ему о наших приключениях…

Ки слегка придержала Сигурда и посмотрела вниз по склону, поверх заиндевелых деревьев. Она без труда различила белое пятно просеки и дорогу, ведшую к гостинице. Дым, поднимавшийся из трубы дома, серым пятнышком рассеивался в бледно-голубом небе. Ки вновь толкнула Сигурда коленками и заметила:

– Вероятно, мы доберемся туда после полудня, но засветло…

– А значит, – мечтательно подхватил Вандиен, – у нас будет полно времени, чтобы заказать по ванне с горячей водой и хорошенько отмокнуть, прежде чем мы сойдем вниз, в общую комнату, и станем есть, пить и рассказывать. А у твоих серых бедолаг будет вдосталь свежей соломы и душистого сена, которое они по праву заработали…

Его разнеженный тон заставил Ки недовольно поморщиться.

– Я не больно-то привыкла ночевать по гостиницам, – сказала она. – И я потеряла на перевале гораздо больше времени, чем предполагала. Я должна ехать дальше, Вандиен.

Он отрешенно вздохнул:

– Ладно… по крайней мере запасемся свежими припасами и новым котелком. Слушай, Ки, ну зачем все же так гнать в Диблун, а? Говорю же тебе, тот малый тебе не слишком обрадуется…

– Я должна, – с нажимом выговорила Ки и посмотрела на Вандиена. – И кстати, тебе не хуже меня известно, что наши дороги вскорости разойдутся. Мне в Диблун, а твой Еловый Кряж, насколько я знаю, в противоположном направлении. Я там даже никогда не была…

– Мне не требуется быть там в какой-то строго определенный день, – с наигранным легкомыслием отмахнулся Вандиен. – Мы можем для начала разобраться с твоим делом, а уж потом…

– Нет.

Вандиен стащил с пальцев свой говорящий шнурок и сунул его в карман. Ки попыталась заглянуть ему в лицо, но он отвернулся. Тогда она заговорила, старательно подбирая слова и чувствуя, что ногти судорожно впиваются в ладони:

– Ты меня ни разу не попрекнул… Ни разу не сказал, что я тебе стольким обязана… что твое лицо… у тебя ведь теперь будет шрам…

Вандиен так и не обернулся.

– Это было частью моего предложения, – проворчал он. – Не припоминаешь? Не давать тебе ничего, что не шло бы от чистого сердца…

– Прах тебя побери! – прошипела Ки. – Вандиен, неужели ты не понимаешь?.. Что, по-твоему, у нас с тобой может быть? Я… не готова к тому, чтобы со мной рядом был мужчина. Все желания во мне умерли… А притворяться я и не хочу и не буду…

– Насколько я помню, я тебе своей мужской любви и не предлагал, – негромко проговорил Вандиен. – Речь шла только о дружбе и более ни о чем…

Он смотрел прямо перед собой, на дорогу. Ки почувствовала, как заливает щеки жаркая краска. Смущение и злость боролись в ее душе.

– Вполне естественное предположение!.. – вырвалось у нее наконец.

– Только если это уже было у тебя на уме еще прежде, чем я о чем-то заговорил, – высокомерно возразил Вандиен.

Он был прав, и Ки замолчала. А чтоб ему провалиться, этому парню! Вечно он наступал ей на любимую мозоль, заговаривая о вещах, наиболее для нее неприятных. Хорошо хоть, он по-прежнему смотрел прямо вперед, на дорогу, а значит, не надо было встречаться с ним глазами. Вот он поднес ко рту бледную руку и закашлялся в кулак… Ки тоже смотрела прямо вперед – до тех пор, пока не сделалось ясно, что приступ его вот-вот задушит. Тогда Ки сурово обернулась к спутнику… и обнаружила, что Вандиен с трудом удерживается в седле, но не от слабости, а от едва сдерживаемого смеха.

– Ах, ты!.. – в ярости завопила она и замахнулась с такой силой, что начала съезжать с широченной спины тяжеловоза. Вандиен подхватил ее под руку и водворил на место, но это ее не больно-то утешило. Ки принялась колотить Сигурда пятками и не успокоилась, пока он не обогнал Сигмунда и не побежал впереди. Ки ехала на нем прямая, как стрела, и радовалась, что капюшон прикрывает ее пылающие уши.

– Опять же, если припоминаешь… – судя по голосу, Вандиен и не думал раскаиваться, – мое предложение подразумевало, что я не намерен давать тебе ничего, что навевало бы некую мысль об отдаче или каком-то там долге. И от тебя взамен рассчитывал примерно на то же. Только то, что ты можешь дать с легким сердцем и со спокойной душой…

– Ну да, пока ты не устроишь мне брюхо в три обхвата, а я тебе – младенца, и вот тогда-то мы и начнем обвинять друг друга в нарушении договора!.. – не оглядываясь, бросила Ки.

Вандиен щелкнул языком:

– Значит, упорно рассматриваешь меня в этом качестве, а?.. Нет, Ки, что касается младенцев… Если бы я был способен устроить то, о чем ты сейчас говорила, какой-либо женщине, я бы не бродил тут по дорогам. Я унаследовал бы земли моих родителей… которые вместо меня отошли моему двоюродному брату. А если бы мне все же вздумалось побродить, то по возвращении домой я был бы желанным гостем… а вовсе не пугалом для своего собственного дяди.

Ки стало не по себе от ядовитой вежливости его тона. Она придержала Сигурда, и серые кони снова пошли рядом, грудь в грудь. Ки попыталась заглянуть Вандиену в глаза, но ей не удалось – он упорно отворачивался. Зато шнурок рассказчика выскочил из кармана и связался узелком, словно по волшебству.

– А теперь, – провозгласил он, точно настоящий менестрель, – я поведаю вам истинную историю сына Вандета и Диенли…

Шнурок, точно живой, устроился у него на руках, и Вандиен показал его Ки – по значку на каждой растопыренной пятерне:

– Вот так он получил свое имя, ибо был первенцем: Ван-Диен…

Сама не желая того, Ки засмотрелась на шнурок, завороженная стремительно меняющимся узором.

– Рождение сына вселило в них гордость, – продолжал Вандиен, приподнимая для обозрения сложную звезду, которая у его народа обозначала рождение. – К тому же он от рождения носил знак Ястреба, и они сочли это хорошей приметой… – Шнурок в его руках то вился змеей, то скользил, то застывал. Если бы не застывшее лицо и каменные глаза, Ки могла бы счесть, что он рассказывал ей еще одну историю из тех, что она успела наслушаться за эти дни. Рассказывал, помогая себе ключами-узорами. – Итак, Вандет и Диенли праздновали наступление зрелости, свою свадьбу и рождение сына. Много дней длилось веселье. Увы, Диенли суждено было умереть прежде, чем дитя успело хотя бы запомнить цвет ее глаз… Я лишь по рассказам знаю, Ки, что они были так же темны, как мои собственные. А Вандет погиб на охоте, упав с коня на скаку, когда сын его еще не умел натягивать лук. Забота о ребенке перешла к его дяде, и так должно было продолжаться до тех пор, пока мальчик не проявит себя как мужчина… А теперь позволь мне отвлечься, дабы поведать тебе обычай моего народа: мальчика начинают считать мужчиной с того дня, когда он сам станет отцом, а девочку женщиной – со дня первых родов. До тех пор пока не родится дитя, тяга друг к другу считается обычной игрой здоровых детей. Свадьба происходит только тогда, когда появляется ребенок, признаваемый обеими сторонами. Опять-таки и ребенок не имеет права наследовать, пока сам не обзаведется наследником… Но вернемся же к нашему повествованию. Владение, которое предстояло унаследовать нашему герою, было обширно, и родня хотела, чтобы он вступил в права как можно скорее. Казалось бы, чего проще – посеять свое семя во чреве… Дядя мальчика, впрочем, не хотел допустить ни малейшей случайности. Он не позволил ему сойтись с какой-нибудь девочкой, которая могла бы оказаться слишком молодой для полноценного материнства. Он подобрал ему подходящих, с его точки зрения, женщин: женщин старше его, вдов, чьи мужья умерли или погибли, женщин, уже доказавших свою способность к зачатию. У некоторых уже были дети почти его возраста. Мальчишку сводили с ними по очереди, как… как племенного бычка с породистыми коровами. Поначалу, надо сказать, все обставлялось с достоинством. Парень встречался с женщиной, разговаривал с ней… в общем, знакомился в течение нескольких дней, и только потом это совершалось. Он испытывал понятную неловкость, ложась с женщинами старше себя. Они напоминали ему о матери, которой он не знал. Он знал зато, что первая же, которой выпадет от него зачать, станет его спутницей на всю жизнь. Это весьма затрудняло то, что он должен был совершать. Однако проходили месяцы… сменялись женщины, причем все быстрей и быстрей, и дядя без конца твердил юноше о том стыде, который ждал семью, если станет известно о его повторяющихся неудачах. Дело в том, что за спиной паренька была длинная череда имени, и он непременно должен был достойно передать его по наследству. Почтить предков. Мальчишка вконец утратил уверенность. А женщины, которых поставлял ему дядя, проявляли все меньше терпения и знай насмешничали. В конце концов, одна из них явилась к дяде и заявила ему, что не желает больше попусту тратить время, отдаваясь всяким там молодым меринам…