Книга Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте - Пьер Антонетти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как видим, все сказанное относится к религиозному театру. Рядом с ним жила элементарная форма драматизации, которая нравилась простой публике, но которой не пренебрегали и пополаны, и гранды. Имеется в виду театр жонглеров, мимов, фигляров и прочих шутов, плясавших, певших, выделывавших пируэты, заговаривавших с публикой, вовлекавших ее в действо, или же, к ее изумлению, изображавших в карикатурном виде паладинов императора Карла, рыцарей Круглого стола и многое другое из французского средневекового эпоса, — сценки, которые итальянские скоморохи и сказители представляли публике на протяжении столетий. Церковные власти косо смотрели на этот светский театр, предавая его (впрочем, тщетно) анафеме за непристойности. Впрочем, и светские власти побаивались уроков, которые давали театральные представления народу, боялись и критики, подрывавшей устои существовавшего порядка (во Флоренции комедиантов подозревали в пропаганде гибеллинских идей и преследовали их).
Итак, во Флоренции времен Данте театр — это и светское представление жонглеров, и религиозное действо, одинаково популярные и нерасторжимо связанные друг с другом: как тогдашняя жизнь, сплетавшая воедино священное и суетное.
Музыка, танцы и пение занимают важное место в повседневной жизни времен Данте. Престиж музыки высок и в доктринальном смысле. «Музыка, — писал святой Фома Аквинский, — занимает первостепенное место среди семи свободных искусств. Именно музыка прославляет в церкви битвы и победы Бога, именно ее предпочитают святые в своих молитвах, именно через нее грешники вымаливают прощение […] Музыка — наиболее благородная из человеческих наук, и каждый должен научиться предпочитать ее всем прочим, поскольку ни одна из них, кроме музыки, не осмелилась переступить порог церкви».[298] В этом знаменитом тексте речь, разумеется, идет о духовной музыке. Светская музыка занимала важное место в повседневной жизни мирян — ее слушавших, под нее певших и танцевавших.
Музыку изучали в университетах в качестве одного из свободных искусств в составе квадривиума (о чем говорилось), ее престиж основывался, как следует из слов святого Фомы Аквинского, на моральном значении. «Творящий зло доказывает, что он не владеет музыкой», — писал Рабан Мавр, теоретик Каролингского возрождения.[299] Ему вторил итальянец Гвидо д'Ареццо (995—1050), изобретатель пяти нотных линеек: «Кто пытается исполнять музыку, не учившись ей, тот по праву называется глупцом».[300]
Очистительную силу музыки признают повсеместно. «Музыка, — пишет современник Данте, — обладает способностью смягчать сердца злых людей, приуготовляя их к созерцанию небесной красоты. […] Целью, к коей она устремлена, служит беспредельное восславление Бога, ибо все голоса должны славить Господа».[301] Более того, считается, что музыка связана с движением Вселенной, как учил один из духовных наставников Данте, Боэций (V век); Боэций в трактате «De musica» («О музыке»), над которым много размышлял Данте, различал три разновидности музыки: mundana (мировая, вселенская), humana (человеческая) и quae in quibusdam constituta est instrumentis (инструментальная), первая из которых сопровождает движение небесных сфер.[302] Это учение восходит к греческой философии и имело сторонников среди просвещенных современников Данте, начиная с него самого. Вместе с тем отмечалось, что «музыка в собственном смысле слова, вокальная или инструментальная, отодвинута на третье место; таким образом, она представляет собой лишь один из аспектов, к тому же не самый важный, широкого комплексного представления»,[303] а именно, о Вселенной и ее движении. Не вторгаясь в эту область, выходящую за пределы нашего сюжета, ограничимся рассмотрением вокальной и инструментальной музыки, сакральной и светской.
Во Флоренции времен Данте нет более или менее крупной церкви, которая не имеет одного или двух органов. Именно в XIII веке появляется современный тип органа с клавишами, которые исполнитель нажимает пальцами. Органы были двух разновидностей: маленькие, называвшиеся портативными, и обычные, достаточно мощные для того, чтобы наполнить звуками музыки обширное пространство готического собора, такого, как Санта-Мария Новелла, располагавшего в 1330 году двумя большими органами, Санта Кроче или Сантиссима Аннунциата, в котором в этом же году также было два инструмента. Органы использовали, очевидно, для аккомпанемента при исполнении григорианских гимнов, которые доминиканцы и францисканцы разучивали при помощи трактата Гвидо д'Ареццо Micrologo. Монодическое пение чередовалось с полифоническим, и все же флорентийская полифония по своему качеству уступала той, что была в парижском соборе Парижской Богоматери, и применялась в исключительных случаях.[304] Можно встретить утверждение, что «в Италии, родине пения, Тоскана считалась его подлинным очагом, и каждый желавший овладеть певческим искусством отправлялся именно в Тоскану, поскольку только там можно было услышать хорошую вокальную музыку».[305]
Флорентийцы эпохи Данте на протяжении всего года развлекаются светской музыкой, звучащей на частных или общественных праздниках, просто в веселых компаниях молодежи. Музыке, танцам и пению учили в семьях пополанов и знати, учили как мальчиков, так и девочек. Что касается детей простых горожан, то, чтобы петь и танцевать, им учиться было не нужно. Боккаччо рассказывает о некоей Бельколоре, жене простого труженика, которая умела лучше любого «играть на чембало, петь „Вода бежит в огород…“, водить хороводы и танцевать» (Декамерон, VIII, 2). «Декамерон» вообще наполнен танцами и песнями, в которых выражалась радость жизни флорентийцев: они не могли представить дружескую посиделку, не украшенную хоровой и инструментальной музыкой, танцами. К песням и инструментам, весьма разнообразным, мы еще вернемся. Они иллюстрируют хорошо известный факт, что Флоренция времен Данте создала все необходимые предпосылки, чтобы спустя несколько десятилетий стать родиной «нового искусства» (Ars Nova).
Возьмем наиболее популярные из народных танцев и песен, прежде всего ту, что так славно исполняла Монна Бельколоре: «Вода бежит в огород по канаве».[306] Как пишет критик, это было что-то вроде детской игры:[307] танец сопровождался незамысловатой песенкой. Солист запевал припев, и хор подхватывал: