Книга По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов

В 1875 г. кризис разгорался не у российских границ, а у австро-венгерских. И именно дунайская монархия первой стала добиваться российской поддержки, а не наоборот. Нужно было этим пользоваться. Вместо того российская дипломатия взяла и сразу же сама себе сузила поле дипломатического маневра. А ведь вполне можно было выждать некоторое время, прикрываясь мирными декларациями в духе столь любимого Горчаковым «европейского концерта». Позиция сосредоточенной сдержанности позволила бы российским властям внимательно осмотреться, лучше определить намерения и ресурсы других сторон, соотнести их с собственными планами и возможностями.

Важно было именно не торопиться, сохраняя возможности для маневра. Ведь выявлялся очевидный разнобой в позициях российской дипломатии, и это было на виду у всей Европы. Параллельно с официальной позицией МИДа реально заявила о себе и другая — графа Игнатьева. При этом посол Российской империи в Константинополе не был изолирован в своих воззрениях. Они реализовывались в действиях возглавляемого им посольства. Это наблюдали европейские дипломаты. Так что вопрос — а где же Россия искренна? — был с их стороны вовсе не надуманным.

В контексте предложений российского МИДа не менее важен еще один момент. Подобно петербургским дипломатам, Андраши не уставал повторять: только согласие между великими державами по программе реформ будет являться залогом того, что Турция не посмеет ее отвергнуть. Однако перечень этих великих держав у дипломатов Вены и Петербурга явно не совпадал. Андраши предпочитал договариваться, как сейчас принято выражаться, в формате «Союза трех императоров» и всячески загонял туда Россию. Российская же сторона настаивала на привлечении Франции, Италии и… Англии. Когда Жомини в письме к послу Новикову указывал на столицу Австро-Венгрии как на предпочтительный «центр соглашения» трех монархий, он обосновывал это тем, что таким образом российский император «хотел бы доказать свое доверие графу Андраши»[455]. Тем не менее Александр II не посчитался с заявленным Андраши форматом участников балканского урегулирования и настоял на привлечении к этому процессу Франции, Италии и Англии.

В свое время К. Б. Виноградов, оценивая различные дипломатические комбинации балканского урегулирования, писал, что «…гораздо важнее могло стать сотрудничество Великобритании»[456]. Сотрудничество Великобритании с Россией в Восточном вопросе?! Прямо скажем, этот сюжет в их отношениях всегда был каким-то призрачным. По скоротечности он приближался к залпам корабельных орудий в Наваринской бухте в октябре 1827 г. Хотя…

Трудно поверить в непонимание Петербургом того, что, создавая условия для растворения австро-германо-российских договоренностей в игре интересов большого европейского «концерта», Россия тем самым задевает балканские притязания Австро-Венгрии и личные амбиции графа Андраши. Скорее всего, это была осторожная попытка уравновесить намечаемое лидерство Австро-Венгрии в балканском урегулировании, которое Россия сама же и предложила. Но попытка эта привела к совсем иным результатам. Австро-Венгрию Россия не уравновесила. Скоро с Веной пришлось торговаться и покупать ее благорасположение согласием на оккупацию Боснии и Герцеговины.

Но одновременно Россия собственными руками стала вовлекать в балканскую разборку своего самого грозного соперника — Великобританию. И происходило это в то время, когда официальный Лондон еще явно не спешил проявлять активность в связи с балканскими событиями и только пристально наблюдал за всеми ходами европейской и особенно российской дипломатии. 4 (16) марта 1876 г. Шувалов жаловался Горчакову, что «в то время, как вся Европа» напрягается, «Англия игнорирует ситуацию… и не проявляет интереса к дальнейшему развитию восточного кризиса»[457].

Правительство ее величества королевы Виктории демонстрировало очевидное равнодушие. Дерби явно избегал встреч с Шуваловым, а его заместитель наотрез отказывался от бесед с российским послом по балканской проблематике. Тем не менее суть позиции Форин офиса не ускользнула от Шувалова: «…ждать, пока турки справятся с восстанием», — так он определил ее в письме Горчакову 26 апреля (8 мая) 1876 г.[458]. Добродетельной суетливостью британская дипломатия явно не страдала.

В первой декаде октября 1875 г. в Ливадии план Андраши был доложен императору Александру II. Горчаков в это время продолжал отдыхать в Швейцарии. А 7 (19) октября в Ливадию срочно отбыл Игнатьев. Но он опоздал…

По прибытии Игнатьев изложил императору последние реформаторские начинания султана и представил свое видение политики России в балканском кризисе. Особые усилия Игнатьев приложил к тому, чтобы убедить царя пойти на непосредственные переговоры с султаном. Абдул-Азиз, опасаясь растущего вмешательства великих держав и очевидных аппетитов Австро-Венгрии, «ставил условием дальнейших переговоров по проведению реформ отказ России от совместных акций с союзными державами и личные переговоры с Александром II»[459]. Однако убедить императора пойти на такие переговоры Игнатьеву не удалось. Не без влияния депеш австрийского МИДа и посла Новикова Александр II заявил, что подобный ход с его стороны подорвет курс согласованных действий с Австро-Венгрией, чего он допустить не может. Но самым горячим противником предложений Игнатьева выступил Горчаков. Самолюбие канцлера было сильно задето, и он язвительно назвал их «диссертацией на звание министра иностранных дел»[460].

Тем не менее Александр II по итогам двух докладов сделал вывод в духе царя Соломона: хорошо все то, что способствует улучшению положения христиан на Балканах, как исходящее от самой Турции, так и от великих держав. Через несколько дней эта позиция императора нашла свое отражение в официальном сообщении «Правительственного вестника»[461].

Подобная двойственность российской дипломатии не на шутку встревожила графа Андраши. Он четко уловил, что за последними примирительными заявлениями султана и активностью российской миссии в Константинополе стоит желание не только одной лишь Турции не доводить дело до вмешательства великих держав. Андраши разглядел в этом скрытую попытку некоторых российских политиков усилить самостоятельное влияние России на Турцию, без консультаций с Веной, что было для него совершенно неприемлемым.

Еще в сентябре 1875 г. в беседах с Новиковым Андраши открыто подозревал Игнатьева «в намерении возвратиться к преданиям Ункяр-Искелесийского договора и, устранив в советах Порты влияние всех прочих держав, подчинить Турцию исключительно русской опеке». Кстати, именно в эти дни Абдул-Азиз и великий визирь Махмуд Недим в беседах с Игнатьевым и драгоманом посольства М. К. Ону предлагали возродить «старые добрые времена» Ункяр-Искелесийского договора 1833 г., по которому султану предоставлялись гарантии против его врагов, а Россия получала взамен определенные привилегии в Оттоманской империи[462].