Книга Софья Толстая - Нина Никитина

Муж даже в снах не мог забыть о своем оскорблении. Сближение жены с Танеевым было для него неприятным, мучительным, отравляющим жизнь. Он долго искал и, наконец, нашел четыре выхода из этого тяжелого положения. Первый, и самый лучший, заключался в том, чтобы прекратить совсем и сразу всякие отношения с Танеевым. Только так можно избавиться от всего этого кошмара. Второй выход он видел в отъезде за границу, а значит, в расставании с ней навсегда. Третий предполагал их общий отъезд за границу вдвоем и разрыв отношений с Танеевым. И, наконец, четвертый был не выходом, а, скорее, страшным выбором — жить, как прежде.

В этом Лёвочкином меморандуме Софья усмотрела только одно желание — представить ее в глазах потомков «потаскухой». Поэтому, недолго раздумывая, она отправилась вслед за Танеевым в Петербург, чтобы там, не таясь, наслаждаться музыкой. Она не могла до конца разобраться в своих экзальтированных чувствах к Сергею Ивановичу. Они были вне логики и разума. Их частые встречи, такие веселые и беззаботные, окутывали ее облаком радости, позволяли забывать обо всем суетном, обыденном и привычном. Самое главное заключалось в том, что Софья не находила в своей привязанности к Танееву чего‑либо такого, что могло бы бросить тень на ее репутацию вполне добропорядочной замужней дамы и матери многочисленных детей. Ее чувства к Сергею Ивановичу были самыми возвышенными.

На таком непростом, драматическом фоне совершенно незаметными стали события, которые в другие времена могли претендовать на куда более значимые. Софье теперь было не до женитьб и замужеств своих детей. Летом 1897 года ее старший сын Сергей обвенчался с Машей Рачинской, дочерью директора Петровской сельскохозяйственной академии. Софья, конечно, обрадовалась, узнав, что наконец‑то завершился беспечный холостяцкий период жизни Сережи. Но молодые, как ей казалось, жили плохо, кое‑как и ужасно скучно. Не успела она порадоваться за сына, как следом за этим узнала о замужестве Маши. Софья ликовала, чутье помогло ей сберечь для недальновидной дочери 50 тысяч рублей, от которых та беззаботно отказалась. А теперь благодаря мама ей будет на что кормить своего мужа — «нахлебника» и «бездельника». 2 июня 1897 года Маша обвенчалась с князем Николаем Леонидовичем Оболенским, приходившимся ей кузеном. Кроме титула он ничего не имел. Оболенский был моложе жены на два года. Получилось так, что Софья сама невольно свела дочь с дальним родственником, предложив как‑то его матери Лизе Оболенской, Лёвочкиной племяннице, пожить с сыном у них в доме. Маша потеряла голову, страстно влюбившись в привлекательного и избалованного кузена. На бурные запреты мама дочь не реагировала. А папа постоянно повторял бедной Маше только одно: «Думать надо, больше думать надо». Несмотря ни на что, дочь вышла замуж и сразу столкнулась с большими трудностями, связанными с ее прежним отказом от наследства и от венчания. Отцу было жаль Машу, как «бывает жаль высоких кровей лошадь, на которой возят воду».

Но Софья больше волновалась за свою старшую дочь Таню, долгое время состоявшую с красавцем — толстовцем Евгением Поповым в amitie amoureuse (нежной дружбе. — Н. Н.). А вскоре выяснилось, что один из ее passio, Михаил Сухотин, стал вдовцом, будучи уже отцом шестерых детей. Софья нервничала, рвала и метала, считала «противного» Сухотина подлым человеком, способным только пританцовывать перед молодыми барышнями. Она его не выносила, наверняка зная, что дочь по уши в него влюбилась. Лёвочка, ошеломленный этим известием, также был не в восторге.

Тем временем обстановка в их доме все больше и больше накалялась. Частые посещения Танеева заставляли Толстого еще ниже согнуться под тяжестью стольких событий: смерть Ванечки, неудачное замужество Маши, неприятная связь Тани с Сухотиным. Он собрался уйти от Софьи, считая, что подобная жизнь для него слишком унизительна и омерзительна. Нельзя, думал он, потворствовать капризам «сумасшедшей жены».

1 февраля 1897 года, измученный страданиями, написал Софье письмо, в котором сообщал о своем ужасном состоянии, побуждавшем покинуть дом. Он передумал сразу отдать письмо жене, а решил спрятать его в одном из кресел под сиденьем, рядом с рукописью «Дьявола». Одновременно он написал и записку, случайно положил ее в книгу, которую отдал переплетчику. Поэтому Софья узнала об этой записке, где речь шла о ее отношениях с Танеевым, из‑за которых Лёвочка хотел лишить себя жизни, думая, что она полюбила другого. Она разорвала записку на мелкие кусочки. Когда же обнаружила первое письмо, запечатанное в синий конверт, и захотела вскрыть его, муж вырвал конверт из ее рук. Лёвочка неистовствовал, требовал, чтобы она немедленно прекратила постыдные встречи с Танеевым, умолял ее поехать за границу вместе или отпустить его одного. Он просил ее о любви, умиляя своей «старческой добротой», и отторгал, пугая своей ужасной «наболелой ревностью». Слушая мужа, Софья понимала, что судьба уготовила им немало бурь.

Она была настолько увлечена музыкой, что о многом, происходившем в их доме, узнавала случайно. Например, для нее стало полной неожиданностью решение мужа отказаться от денег за Нобелевскую премию в пользу ненавистных ей духоборов, которым он в это время помогал, собирая для них немалые деньги, пожертвовав им колоссальный гонорар, полученный от издания «Воскресения». Софья болезненно воспринимала не только потерю для семьи огромной суммы, но и утрату куда меньших денег, например, тысячи рублей, подаренных Лёвочке купцом Морозовым и тут же переведенных мужем духоборам. Позже муж написал письмо в шведские газеты о своем отказе от премии, а ведь Софья уже мысленно готовилась к поездке в Стокгольм, чтобы сопровождать Лёвочку. Она не сомневалась в его победе. От этих грустных мыслей ее отвлек огромный чирей, внезапно появившийся на щеке мужа. Софья не на шутку перепугалась, подумала, что это рак. А муж снова просил ее выделить ему сумму для благотворительных целей из гонораров, получаемых за театральные спектакли. Софья протестовала, требовала передачи ей всех прав на сочинения мужа, он отказался, и она многое ему сгоряча наговорила, так что он всю ночь не спал, планируя что‑нибудь написать об измене жены.

Софья была уверена, что решение всех своих проблем ему надо искать в спальне. В свои 69 лет Лёвочка был на редкость страстным, испытывал к ней, 53–летней женщине, очень сильное влечение. Она была в ужасе от глав романа «Воскресение», как‑то прочитанных мужем вслух. Софья мучилась, не понимая, как мог семидесятилетний старик с таким «особенным вкусом» смаковать, как «гастроном вкусную еду», описывая такие сцены, как прелюбодеяние горничной с офицером. Она хорошо знала, что в этом пассаже муж описал свою связь с горничной Гашей. Софья не раз встречала эту женщину, испытывая к ней глубокое отвращение. Все эти прожитые ими совместно «длинные» супружеские годы Лёвочка постоянно желал ее, а она с годами все меньше и меньше нуждалась в физической близости, мечтая о духовном и возвышенном. А муж в это время метал стрелы в ее сторону, яростно разоблачая ее якобы развратную жизнь, с животными грубыми интересами — нарядами, «сладким жраньем», игрой, швырянием под ноги чужих, то есть его, трудов. Но ведь он сам отдалился от нее, сблизившись со своими «темными» друзьями, боготворил «отвратительного» Черткова, высланного теперь, слава богу, за границу. Теперь Лёвочка собрался ехать в Петербург, чтобы попрощаться с Чертковым, и Софья конечно же поехала вместе с мужем. А потом снова вернулась к своей московской привычной жизни, окруженная портными, купцами, типографистами. Ее ждал Танеев. Он приходил регулярно по утрам, чтобы заниматься музыкой в беседке, в тиши их хамовнической усадьбы. Для Софьи сейчас все было сосредоточено на дорогом образе Сергея Ивановича. Остальное, включая болезненную ревность мужа, тяжелые с ним разговоры, выяснения отношений, не имело значения.