Книга Незабываемое - Анна Ларина-Бухарина

Воображение перенесло меня на Черное море, я решила попытаться сочинить стихотворение о нем. Это были светлые моменты в моей безрадостной жизни: ни о чем ином не думать, забыться. Не только сочинять стихи, но и стараться запомнить их требовало напряженного внимания и давало передышку моим страданиям. Это был, вероятно, способ выживания. Зимой 1941 года, возвратившись из московской тюрьмы в лагерь, я записала это стихотворение на старой складской фактуре (бланке учетного документа) управления Сиблага НКВД. Фактура цела и по сей день. Вот что она сохранила:

О, море! Давно ты меня вдохновляло, Но прежде стихи не лились. Лишь только взамен за страданье и муки Расплатой они родились!

Люблю я, когда ты заманчиво блещешь И сердце в страстях твоих бурей кипит, Люблю я, когда ты всем телом трепещешь И рокот волны в моем сердце звучит!

Люблю наблюдать, как сгущаются краски, Темнеет, мутнеет дневной колорит И белая чайка в волнующей пляске Над бурными волнами низко парит!

Коварно, могуче, ты так переменно, Ты вечно куда-то спешишь! И властью стихии, волною надменной Ты губишь, ты рушишь, крушишь!

Я помню, однажды при лунном сиянье Я тихо по лунной дорожке плыла, И море влекло неземным обаяньем, А ночь так прекрасна была!

И темные воды таинственным плеском Шептали мне страшную весть… И лунное сердце ночи своим блеском Вещало мне близкую смерть:

«Умрешь ты, умрешь ты!», хоть это казалось, Я тут же назад поплыла. А море ехидно во тьме улыбалось, А ночь так прекрасна была!

Я часто коварный тот блеск вспоминаю, Закончилась жизнь в двадцать два[73], С тех пор я живой в небытье пребываю, Хоть жить начала я едва!

О, волны морские! Вы плещете вечно, Волной обгоняя волну, А жизнь людская течет скоротечно, — Лишь миг! И уходит ко дну!

Описанное мной вечернее купание было на самом деле. Поэтому передышка оказалась недолгой — нахлынули воспоминания о смерти отца.

Как-то в Крыму в августе 1931 года поздним вечером Ларина отвезли на машине к берегу моря. Самостоятельно добраться туда по крутой дороге он не мог. Было полнолуние. Серебристая дорожка вырисовывалась удивительно четко. Оставив отца сидящим на скале у самой воды, я уплыла довольно далеко в море. И вдруг меня охватило чувство приближающейся смерти. Я круто повернула назад, стараясь скорее приплыть к берегу. Подплывая, я уже посмеивалась над своим необъяснимым страхом. И только решила рассказать об этом отцу, как нахлынула волна и смыла его. Я пыталась его удержать, но это оказалось не в моих силах. Нас потащило в море вместе, и мы погибли бы оба, если бы шофер издалека не услышал моего отчаянного крика. В тюремной камере это происшествие стало казаться мне тяжким предзнаменованием: отец после него не прожил и, полугода.

К его болезненному состоянию мы уже привыкли, но ничто не предвещало столь скорого конца. 31 декабря он настоял, чтобы я встречала новый, 1932 год с молодежью. Обычно новогодний вечер я проводила с родителями. На этот раз пошла к моему сверстнику — Стаху Ганецкому, сыну известного революционера. Только я переступила порог квартиры Ганецких, как раздался телефонный звонок отца: «Немедленно возвращайся домой, я умираю!» В волнении я помчалась домой. Там передо мной предстала картина, которую трудно вообразить: отец, обычно с трудом передвигавшийся, бегал по квартире из комнаты в комнату в бешеном темпе. Что привело его в такое состояние, для меня и по сей день остается тайной. Мать и я заподозрили психическое заболевание. Вызвали известного невропатолога профессора Крамера[74], тот явился в нарушение своих новогодних планов, в двенадцатом часу ночи, но психических отклонений не обнаружил. Врачи-терапевты поставили диагноз — двустороннее воспаление легких. Две недели отец мучительно умирал, сидя в кресле — лежа дышать вовсе не мог. Это была пытка.

В камере вспоминать последний день отца было, возможно, даже тяжелее, чем пережить, ибо все происшедшее я рассматривала под иным углом зрения.

Утром 14 января положение резко ухудшилось. Мать сообщила об этом ближайшим товарищам Ларина[75]. Пришли А. И. Рыков с женой Ниной Семеновной, В. П. Милютин, Л. Н. Крицман[76]. В это время неожиданно позвонил Сталин и попросил Ларина к телефону. Но он был не в состоянии взять трубку. «Как жаль, как жаль, — сказал Сталин, — а я хотел его наркомземом назначить. А раз болен, срочно пришлю Поскребышева (личный секретарь Сталина. — А.Л.) для организации лечения, а после окончания заседания Политбюро сам приеду навестить его».

Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление. Мне помнятся еще два весьма примечательных телефонных звонка Сталина Ларину. В первом случае Сталин звонил в 1925 году и просил Ларина выступить против Бухарина на партконференции по поводу его лозунга «Обогащайтесь!». При личном разговоре отец высказал Н. И. мнение, что формулировка «обогащайтесь» неудачная, лучше бы выразиться «богатейте», ибо «обогащайтесь» — терминология буржуазная. Насколько мне помнится, Н. И. согласился с этим. Заслуживает внимания сам факт обращения Сталина к Ларину перед XIV съездом ВКП(б), собравшимся вскоре после конференции, проходившей в совместной борьбе Сталина и Бухарина с «новой» оппозицией. Между тем сам Сталин в выступлении на съезде расценил этот лозунг как малозначительную ошибку. «Я знаю, — сказал он, — ошибки некоторых товарищей, например в Октябре 1917 г. (имея в виду Каменева и Зиновьева. — А.Л.), в сравнении с которыми ошибка тов. Бухарина не стоит даже внимания»[77].