Книга Рыцарь Святого Гроба - Александр Трубников

Жак широко раскрыл глаза и почувствовал, как в нем, заглушая все – страх смерти, любовь к оставленной жене, ненависть к императорской шпионке, – вскипает неудержимое, первобытное желание. В больших, напоминающих капли крови драгоценных камнях, отражаясь от факела, плясали адовым светом огоньки, и такими же кровавыми полосками чернели, потянувшись к нему, тонкие чувственные губы. Витториа впилась в него, словно голодный упырь, и, потянув на себя, опустилась на лежанку. Мысли у Жака спутались. Из потока бессвязных слов выскочили непонятным образом две фразы, принадлежащие, как ни странно, Роберу. «Где наша не пропадала!» – словно прошептал ему на ухо де Мерлан, в то время как тонкие пальчики проникли под камизу и ловкими, привычными движениями начали распускать завязки у брэ.

Когда Жак вошел в Витторию, а если точнее, то возбужденная до невозможности женщина сама оседлала его, тот же голос рассудительно произнес: «Как говорил покойный граф Гуго де Ретель: „Господь не выдаст – вепрь не съест"». После этого все в глазах у Жака померкло, мыслей и слов в голове не осталось, и время изменило свой бег. Того, что происходило сейчас между ними, он не испытывал никогда в жизни. Он даже представить себе не мог, что «это» может быть таким ярким, сильным и всепоглощающим. Он вернулся к реальности только тогда, когда они вдвоем одновременно издали протяжный нутряной стон.

Пока Жак возвращался с небес на землю, Витториа, не говоря ни слова, поднялась, накинула валяющийся в стороне скомканный плащ и скрылась за дверью. «Если такая любовь возможна в раю, – не в силах пошевелиться, подумал Жак, – то я, пожалуй, не очень-то и боюсь завтрашней казни».

Оказавшись в коридоре, Витториа поежилась, поплотнее закуталась в плащ и недовольно прищелкнула пальцами. «И это все, на что он оказался способен?» – произнесла она одними губами и окинула пристальным взглядом своих охранников, будто что-то про себя оценивая. Те, зная, что обычно следует за подобным проявлением внимания госпожи, нетерпеливо заелозили, готовые подскочить к ней по первому знаку. Но взгляд донны Корлеоне, ненадолго задержавшись на двух мощных торсах, уперся в дверь камеры, где, коротая оставшиеся до казни часы, сидел достославный рыцарь де Мерлан. «Почему бы и нет?» – пробормотала она себе под нос, несколько мгновений поразмышляла и решительно направилась в избранном направлении. Ближний к двери охранник угодливо проскочил вперед, отпер засов и застыл у входа почетным караулом.

Вносить факел сюда не понадобилось – комнату освещала большая масляная лампа. Витториа, пригнув голову, зашла внутрь и остолбенела. Подобной картины она не видела еще ни разу в своей переполненной приключениями, событиями и мужчинами жизни.

Достославный рыцарь, не обращая на гостью ни малейшего внимания, сидел прямо на полу, а рядом с ним, вальяжно отбросив длинный хвост, стояла столбиком большая черная крыса с белым пятном на груди. Крыса сжимала передними лапками большой кусок дорогого ливанского сыра и уплетала его за обе щеки. Робер, умильно глядя на грызуна, держал наготове еще один кусок, дабы предложить его крысе после того, как она покончит с первым. При этом усы у обоих – крысы и рыцаря – двигались в такт. Сыр исчезал прямо на глазах, а из норы, проделанной в стене, высовывалась, посверкивая черными бусинками, еще одна любопытная мордочка.

– Так вот, значит, с какими подругами проводит свои последние часы непобедимый рыцарь, гроза Арденн и Сирии! – произнесла Витториа, вложив в голос как можно больше язвительности.

– Бывает компания и похуже, – не поворачиваясь в ее сторону, пробурчал Робер, – например, императорские шпионки, которые меняют мужчин чаще, чем мой боевой конь подковы…

Витториа покраснела от возмущения и топнула ногой. Крыса, уже покончившая с первым куском, ловко выхватила второй из рук Робера и, возмущенно попискивая, скрылась в норе.

– Чем больше я узнаю крыс, тем меньше люблю людей, – задумчиво провожая взглядом грызуна, ни с того ни с сего произнес де Мерлан. – Ну, сеньора, говори, зачем пожаловала. Опять будешь мне службу предлагать? Так можешь не тратить время.

– И не подумаю, – ответила Витториа, – у меня к тебе Другое дело. Оно касается только нас двоих и завершится перед рассветом. – Ее рука снова потянулась к застежке плаща. – Надеюсь, что твои последние часы окажутся не так скучны, как ты думал.

Робер, все так же сидя на полу, развернулся в ее сторону, откинулся на руках и заглянул ей в глаза. Во взгляде рыцаря не было ни капли вожделения, там светилась одна только злость. Но от этого, как ни странно, желание у Виттории только усилилось.

– После того как ты мою Хафизу чуть под пытку не подвела, видеть тебя не могу, – произнес он после долгой паузы. – Политика, власть, деньги – это я понимаю. И ради большого куша сам никогда был не прочь головой рискнуть. Но когда вот так, за здорово живешь, ради какой-то чепухи, обрекают на смерть и муки ни в чем не повинных людей, тут у меня никакой любви не хватит, чтобы это простить. Да и мараться не желаю. Тебя, поди, за дни турнира все окрестные рыцари, у которых в штанах хоть что-то шевелится, перепробовали.

– Почти, – ответила Витториа и снова сбросила плащ. – Все умное и правильное ты уже сказал. А теперь отбрось пустые рассуждения и возьми свой последний в жизни военный трофей. Видит бог, ты его заслужил!

Рыцарь, не отрывая глаз от обнаженного тела, тихо зарычал, вскочил на ноги, в мгновение ока увлек ненасытную женщину на жесткое тюремное ложе и набросился на нее, словно изголодавшийся барс на горную лань.

Донна Корлеоне покинула темницу, когда на городские улицы выполз из моря предрассветный туман. Движения ее были усталы, глаза печальны, а по щеке катилась одинокая слеза…

* * *

Жак проснулся от солнечного пятна, которое наползло ему на лицо. Он открыл глаза, прищурился и, отгородившись ладонью от нестерпимо яркого света, огляделся по сторонам. День был в разгаре, на столе стоял завтрак, а за дверью слышалась громкая германская речь – там переговаривались охраняющие их тевтонцы. Он поднялся и выглянул в окно. Солнце висело над крышей трехэтажного, невысокого по здешним меркам здания. А это означало, что половина времени от рассвета до полудня уже прошла.

Отхлебнув прямо из кувшина наполовину разведенного водой вина, он вспомнил о том, что произошло с ним ночью. «Сон, – подумал Жак, – я слишком много вчера переживал, вот и пригрезилось». Он принюхался. В камере, пробиваясь сквозь ни с чем не сравнимый запах тюрьмы, неизменный во все времена, витал едва различимый аромат эфирных масел и женского тела. Жак тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение. «Где сейчас Недобитый Скальд?» – подумалось ему. И сразу же все мысли, не связанные напрямую с тем, что уже скоро, буквально сейчас, его поведут на виселицу, растаяли, как предрассветный туман.

Словно в оправдание его опасений внешние двери начали открываться и закрываться, и коридор наполнился гулом множества голосов. Это на смену тевтонцам пришли апулийские копейщики – личная гвардия тирского бальи. По всей вероятности, имперский наместник решил не рисковать и поручил конвоирование осужденных самым преданным своим солдатам.