Книга Андерсен - Шарль Левински

Йонас совершал свой обход так, будто выполнял обременительный долг. У него уже было, как нам стало впоследствии ясно, совершенно чёткое представление о том, какую собаку он хочет, и его представлению не отвечало ни одно животное, попавшее в этот приют. Остановился он только раз – у крупной овчарки, и та сразу подбежала к решётке, виляя хвостом, и просунула нос между прутьев, ожидая, что Йонас её погладит. Но он только глянул на неё, отрицательно помотал головой и пошёл дальше. «Здесь нет ни одной», – сказал он, вернувшись к нашему столу. Когда хозяйка приюта возразила: мол, с этой овчаркой вы же нашли общий язык и она сразу потянулась ластиться, он посмотрел на неё сочувственным взглядом, который выработался у него уже в самые юные годы, как будто взрослым был здесь он, а детьми – все остальные, и объяснил ей, что именно по этой причине та овчарка даже не рассматривается. «Она слишком доверчива, и от этого её уже не отучишь». Иногда бывает действительно трудно проследить ход его мысли.

Когда мы ехали назад домой, он так и сказал, что собака из приюта его не может устроить, ему нужен щенок, причём чистопородный овчар. Только такой ему нужен, а поскольку он принёс домой табель круглого отличника, мы обязаны исполнить его желание. Я решительно запротестовал; такая собака с родословной легко могла вылиться в пятьсот евро, если не больше. Но если Йонас чего-то захотел, он этого добьётся, и в конце концов он привлёк деда и бабку, которые и профинансировали покупку. Луизе и Петер были чокнуты на собаках не меньше, чем он, а своего Цербера им пришлось к тому времени уже усыпить. Не потому, что он был болен, а потому что у них уже не было сил с ним управляться. Ремус, пожалуй, должен был послужить своего рода возмещением Цербера.

196

Понятия не имею, где он взял эту кличку. Я имею в виду: историю про Ремуса и Ромулюса, вскормленных волчицей, он тогда ещё никак не мог знать. Или всё же знал? С Йонасом никогда ни в чём нельзя быть уверенным. Он то и дело ошеломлял меня вещами, которые просто знал, хотя никогда их не учил.

Так, например, я никогда не видел, чтобы он читал книги по дрессировке собак, но сделал он это прекрасно. Ремус слушается его с одного слова. Когда они идут, собака и без поводка послушно бежит рядом и не отвлекается даже на самые интересные запахи. Если Йонас приказывает «сидеть!», Ремус садится и не сдвинется с места, сколько бы это ни длилось. На одной прогулке по лесу Йонас нам однажды продемонстрировал: приказал Ремусу сидеть, а сам пошёл с нами дальше. Мы с Хелене ожидали, что за следующим поворотом тропинки Йонас кликнет его к себе, но он словно забыл про собаку. Больше часа прошло к тому времени, когда мы вернулись на прежнее место, и Ремус там всё ещё сидел. Йонас его за это даже не похвалил, не погладил, а лишь кивнул и протянул ему руку. И Ремус лизнул ему пальцы.

Когда Йонас в школе, собака лежит на своей подстилке и ждёт. Хелене не раз предлагала, что могла бы время от времени выгуливать Ремуса, но Йонас всегда отказывался. «Надо контролировать свой мочевой пузырь», – сказал он.

Когда он потом приходит наконец домой, я не раз наблюдал, собака поднимает голову и начинает тихонько поскуливать. Не вскакивает и не бросается к нему, хотя видно, что едва в состоянии этого дождаться. Только поскуливает. Встать она может, только когда Йонас ей разрешит.

Несмотря на свои размеры, Ремус очень миролюбив. Если с ним хочет поиграть ребёнок и при этом слишком неосторожно его хватает, Ремус ни в коем случае не огрызается. Только смотрит на Йонаса, будто спрашивает: «Что, я действительно должен спустить это ему с рук?» Но может и схватить. Для этих тренировок Йонас использует старого мишку, которого дед с бабкой когда-то ему подарили. Он очень тихо говорит: «Фас!» – и Ремус хватает чучело медведя. Он не терзает его, не рвёт, но держит зубами так крепко, что никакими силами его не вырвать. Пока Йонас не скажет: «Аус!»

Ночю Ремус лежит под дверью комнаты Йонаса – внутрь ему нельзя – и охраняет её. Нам вообще можно не запирать квартиру. Взломщик, пожелавший у нас что-то украсть, живым не уйдёт.

Я однажды спросил у Йонаса, есть ли у него какая-то система, по которой можно так выдрессировать собаку, но он только помотал головой. Объяснение, которое он мне тогда дал, мне никогда не забыть, потому что оно никак не вяжется с мальчиком. «Всё очень просто, – сказал он. – Главное, чтоб было ясно, кто приказывает и кто подчиняется. Всё остальное появляется само собой». Я его поздравил и сказал, что он действительно хороший хозяин своему Ремусу. Но это его тоже не устроило. «Я ему не хозяин, – сказал он. – Я его господин».

197

Собаку он взял с собой, а больше не взял ничего. Это нелогично. Когда планируешь побег из дома, всё-таки обдумываешь, что тебе непременно понадобится в пути. Сменная одежда, компьютер, что ещё? Именно Йонас, который всегда отличался рациональностью. Ещё совсем маленьким мальчиком он всё продумывал наперёд.

Однажды, ещё в детском саду, ему было лет пять или даже четыре, они устроили поход в лес, и родителей попросили дать детям с собой запасную пару обуви на случай, если ноги промокнут. На что Йонас сказал: «Это глупо с их стороны. От одной только обуви толку мало. Если ноги промокнут, придётся менять и носки». Мы тогда посмеялись, но ведь он был прав. Он был такой очаровательный в своей скороспелой серьёзности. Он был очень разумным ребёнком.

Он как был, так и остаётся разумным ребёнком.

Когда я однажды использовал форму прошедшего времени, говоря о нём, Хелене вышла из себя. Швырнула чашку о стену. Может, и это было одной из причин, почему она больше не могла здесь оставаться.

У меня тогда просто нечаянно вырвалось, я при этом не имел в виду ничего определённого. Но если не обманывать себя… Допустим, он сбежал, потому что собирался предпринять что-то конкретное, что-то такое, чего мы бы, по его мнению, ему не разрешили – тогда бы он уже давно вернулся назад. Получил бы своё наказание, домашний арест, лишение карманных денег – и снова всё пошло бы по-прежнему. Но если с ним что-то случилось… Ребёнок, один неизвестно где, случиться могло что угодно.

Лучше об этом не думать, но и обманывать себя не имеет смысла.

Все его одноклассники говорят, что не замечали в нём ничего особенного. В классе у него было не так много друзей, мне кажется. У него было вообще не так много друзей, по крайней мере, домой он никого не приводил. «У меня на это нет времени», – говорил он. Если он не сидел за компьютером или не читал, то играл на скрипке. В календарь его мак-бука вписан очередной урок по скрипке. И пьеса, которую он должен выучить к этому уроку. Стал бы он это так тщательно вписывать, если бы намеревался сбежать навсегда? Ноты всё ещё лежат раскрытыми на пюпитре. Соната Моцарта. Странно. Господин Саватцки говорил мне, что Ионас ни за что не хочет играть Моцарта.

То был первый раз, когда я вошёл в компьютер Йонаса. Мы с Хелене всегда придерживались того мнения, что в его возрасте положено иметь секреты от родителей. А Йонас был…

Почему я пишу «был»?

Могу понять, почему Хелене больше не выдерживала со мной.