Книга Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка - Оксана Киянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По показанию же случайного свидетеля момента, «один из нижних чинов спрашивал у него, кому они присягают, но видя, что нижний чин пьян, он… удалился, а солдат, ходя, кричал: “теперь вольность”». Своеобразной была и реакция на «Катехизис» местных крестьян. «При выходе из церкви он (Сергей Муравьев-Апостол. – О.К.) им неоднократно читал упомянутые катехизисы… на что жители ему отвечали: “Мы ничего не знаем, нам ничего не нужно”», – доносил «по начальству» один из правительственных агентов.
«И как при сем случае солдатам дана была вольность, то оные на квартирах требовали вооруженною рукою необыкновенного продовольствия, сопряженного с грабительством хозяйственных вещей, водку же и съестные припасы брали без всякого платежа, с крайнею обидою для жителей»[406].
Сергей Муравьев ошибался, считая, что сможет своим «Православным катехизисом» сделать солдат союзниками, восстановит рухнувшие во время избиения Гебеля отношения субординации. Официально объявленную полковым священником «вольность» они поняли по-своему – как позволение безнаказанно грабить окрестные селения.
* * *
Сергей Муравьев-Апостол, увидев, что «Православный катехизис» «на умы солдат не произвел ожидаемого впечатления, опять возобновил внушения свои на счет соблюдения присяги, данной Цесаревичу… и силою сего ложного убеждения преклонил солдат последовать за собою из Василькова», – констатировало следствие[407]. Для того чтобы сохранить полк как боевую единицу, восставшие офицеры были вынуждены пустить в ход откровенную ложь.
Матвей Муравьев, подтверждая множество других показаний, признавал: «Во время мятежа говорили солдатам, что вся 8-я дивизия восстала, гусарские полки и проч., что все сии полки требуют великого князя Цесаревича, что они ему присягали – вот главная причина мятежа Черниговского полка».
Иван Сухинов вспоминал на следствии о некоем письме на французском языке, которое читали и переводили братья Муравьевы-Апостолы, сообщавшем, «что в столице вся армия в действии».
И даже за несколько часов до разгрома восстания, узнав о приближении правительственных войск, Сергей Муравьев, по словам очевидцев, убеждал подчиненных, что эти войска «следовали к ним для присоединения»[408].
Первые три дня похода офицерам удавалось сохранить в полку подобие дисциплины – поскольку ложь они поначалу могли подкрепить военной силой. 30 декабря в Василькове «усилены были караулы у острога и казначейства; наряжен оберегательный караул к дому, занимаемому Гебелем; отдан был приказ на всех заставах никого не впускать в город и не выпускать из него без ведома и разрешения брата», – вспоминает Матвей Муравьев.
Ему вторит Иван Горбачевский: «При самом начале один рядовой, сорвавший платок с головы женщины, провожавшей его как доброго постояльца, был немедленно строго наказан при всех его товарищах». По распоряжению лидера мятежа при приближении полка «к каждой корчме» посылались унтер-офицер и двое рядовых – «с строгим приказанием ставить у дверей корчмы часовых и никого не впускать в оную»[409].
Однако солдатский бунт, начавшийся вскоре после чтения «Катехизиса», быстро похоронил все надежды на бескровную военную революцию. Ситуация стала стремительно сдвигаться в сторону неуправляемого сценария событий. Муравьев приказал мятежным ротам покинуть город.
Присоединение к мятежному полку Ипполита Муравьева-Апостола – один из самых эффектных эпизодов восстания на юге. Эпизод этот наиболее красочно и подробно изложен в «Записках» декабриста Ивана Горбачевского.
Согласно Горбачевскому младший Муравьев-Апостол появился в Василькове в полдень 31 декабря 1825 года. Мятежные роты были выстроены на главной площади города. После чтения «Катехизиса» и краткой прочувствованной речи руководителя восстания «священник приступил к совершению молебна. Сей религиозный обряд произвел сильное впечатление. Души, возвышенные опасностью предприятия, были готовы принять священные и таинственные чувства религии, которые проникли даже в самые нечувствительные сердца. Действие сей драматической сцены было усугублено неожиданным приездом свитского офицера, который с восторгом бросился в объятия С. Муравьева. Это был младший брат его – Ипполит. Надежда получить от него благоприятные известия о готовности других членов заблистала на всех лицах. Каждый думал видеть в его приезде неоспоримое доказательство всеобщего восстания, и все заранее радовались счастливому окончанию предпринятого подвига».
Ипполит Муравьев-Апостол, согласно Горбачевскому, был весьма растроган торжественностью сцены.
«– Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна (курсив мой. – О.К.), – говорил он, – заставил меня забыть все прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.
Сии слова тронули всех.
– Клянусь, что меня живого не возьмут! – вскричал с жаром поручик Кузьмин. – Я давно сказал: “Свобода или смерть!”
Ипполит Муравьев бросился к нему на шею: они обнялись, поменялись пистолетами, и оба исполнили клятву».
Однако Горбачевский сам себе противоречит. Чуть выше рассказа о приезде Ипполита в Васильков в момент молебна, повествуя о сборе мятежных рот для этого молебна, автор мемуаров сообщает: «В вечернем приказе С. Муравьева было сказано, что все роты, находящиеся налицо, должны собраться на площадь на другой день (31 декабря) в 9 часов утра. В назначенное время пять рот… пришли на сборное место. Сверх того находились тут и Полтавского полка поручик Бестужев-Рюмин, отставной полковник Матвей Муравьев-Апостол и приехавший во время сбора полка на площадь свиты е[го] в[еличества] подпоручик Ипполит Муравьев-Апостол»[410].
Из сопоставления этих фрагментов мемуаров следует, что сам Горбачевский плохо представлял себе обстоятельства приезда Ипполита. Он путает чин младшего Муравьева, называя его подпоручиком, не знает точно, приехал ли Ипполит до молебна или во время него.
Эти странности вполне объяснимы: как известно, сам Горбачевский в восстании Черниговского полка не участвовал, а мемуары его были написаны через несколько десятилетий после событий. О том, что происходило 31 декабря 1825 года в Василькове, ему могли рассказать двое участников тех событий, бывшие офицеры-черниговцы Вениамин Соловьев и Александр Мозалевский. Оба они присутствовали на молебне, а затем отбывали каторгу вместе с Горбачевским.
