Книга Хороший отец - Ной Хоули

Испортившаяся машина подошла бы. Или меня накануне привезла сюда девушка, а теперь я возвращался к бару, где оставил машину. Я приличный молодой человек, все зубы на месте, и хотя я давно не стригся, но волосы подровнял, и выглядели они неплохо. Я бы улыбался, рассказывая копу эту ложь, словно говоря: «Знаете, как это бывает. Девушке не терпелось, мы оба выпили, и я не раздумывал». А потом, подмигнув: «Хотя, по-моему, невелика цена за ночь на небесах – пройтись милю-другую по морозу».

Он живет на Хххх (прим. редактора: название улицы вычеркнуто). Удача – или судьба – были на моей стороне, потому что ЕГО жена Рэйчел и дети Нил и Нора как раз выходили из дома, когда я прошел мимо. Агенты Секретной службы проводили их к большому черному внедорожнику.

На Рэйчел была длинная черная куртка и джинсы. И на голове шерстяная шапочка. Нил был с ранцем и нес в руках игрушечные фигурки. Мое внимание, когда я вывернул из-за угла, прежде всего, привлек смех малышки. Я увидел, как Нора слепила снежок и запустила им в брата, который увернулся и тоже нагнулся за снегом.

Рэйчел побранила детей, но не слишком строго. Я издалека не разбирал слов, но язык тела о многом говорит.

Когда я подошел, агент оглядел меня с головы до пят. Я видел, как он оценивает уровень угрозы и сравнивает меня с устаревшим списком подозреваемых (вероятно, вбитым в голову в академии). Рэйчел в этот момент тоже подняла голову и увидела меня, а я поднял руку и помахал ей.

Только теперь я улыбался. Солнце светило мне в лицо – хоть и не грело, – и его луч был долгожданной переменой после бесконечной серости последних дней. Оно звенело снежной белизной, как чистым, легким тоном колокольчика. Проходя этим богатым районом, разминая ноги, наполняя легкие холодным воздухом, я хорошо себя чувствовал. Снова чувствовал себя здоровым, цельным, будто солнце, воздух и земля под ногами были давно пропавшими кусочками меня самого.

Трудно подобрать слова (как описать неописуемое?), но, увидев ее, Рэйчел, – удача, невероятное совпадение – в сочетании с теплом, и воздухом, и светом солнца, я был счастлив, поэтому поднял руку и помахал. И Рэйчел с улыбкой махнула мне в ответ, как доброму соседу.

И, хоть и мимолетно, этот короткий жест связал нас, свел вместе, соединил дружбой.

А потом следом за ней из дома показался сенатор Сигрэм. ЕГО сопровождали двое агентов Секретной службы.

Так много произошло в тот момент, что здесь не перечислишь. Я был одновременно ошеломлен ЕГО появлением, и понимал, что не смею дрогнуть, выдать себя – показать, что я не просто дружелюбный сосед.

Я заставил себя еще раз махнуть и снова стал смотреть на дорогу. Я вспомнил пистолет, спрятанный в туалетном бачке номера, патроны, забитые на дно рюкзака. Это оно? Та минута? Я ошибся, вычисляя день? Краем глаза я видел, как ОН с семьей садится в машину. Я впервые заметил другую на дорожке перед ней и – впереди – третью, неприметный седан, в котором сидели еще двое агентов в длинных черных пальто – они тоже смотрели на меня. Я кивнул им – надеюсь, непринужденно, а позади меня два внедорожника вывернули с участка и унеслись прочь. Теперь забытый пистолет представлялся удачей.

Тут же включился мотор третьей машины, она развернулась на месте и погналась за теми.

Я остался стоять на полусогнутых, ловя воздух ртом. У меня голова кружилась от случившегося. Я подошел к ЕГО дому, и ОН появился. Это не могло быть простым совпадением. В памяти у меня слепящее тепло солнца смешалось с ЕГО появлением. Как будто ОН выскочил прямо из солнца.

Над головой солнце зашло за облако, и я увидел пятна – плавающие серые пузыри на фоне снега.

Великий человек был дома, увековечивал ложь, укреплял ее, как набережную укрепляют мешками с песком. Но где же команда с камерами? Где операторы, торговцы ложью? Или на сей раз ложь для частного применения? Только для семьи?

Я рисовал их в памяти. Отец, мать и двое маленьких детей. Какими счастливыми они выглядели – я вспомнил дружеский взмах руки Рэйчел. Как они счастливы быть вместе, одним целым. Но там же, едва солнце снова выглянуло из-за тучи, я понял, что эта ложь еще больше других.

Они вовсе не были полной семьей. В семье была трещина, пролом. Ведь был Первый Сын, так? Тот, что утонул. Он был призраком, следующей за ними тенью. Он пропал, его не было здесь во плоти, но тень преследовала их.

А потом я увидел свою тень на земле. Она протянулась к ЕГО дому: вытянутый силуэт в утреннем солнце. При виде ее мне стало дурно, и пришлось сесть прямо на заледенелый асфальт. Это была тень пропавшего мальчика, я уверен. Но в то же время я видел, что это моя тень. Она каким-то образом принадлежала нам обоим. Тень, протянувшаяся к его дому, связала меня с НИМ, с ЕГО семьей.

Меня накрыла лавина мыслей. Совпадение? Случайности? Разве я сам не пропавший сын? Ложь? Мой отец уехал, перебрался в Нью-Йорк и снова женился, завел двух детей. У него теперь своя полная семья, собственная счастливая семья, чтобы махать соседям от дверей дома. И у них тоже есть призрак (я), преследующий их, – сын-тень.

По улице рысцой бежала собака (волк?). Я был связью. СВЯЗЬ. Мне это вдруг стало ясно. Его ложь – моя ложь. Как три числа рядом: 2 2 4. Просто набор чисел, пока не вставишь «+» и «=».

Они вдруг стали уравнением, решением (2 + 2 = = 4), неопровержимым.

Вот так ко мне пришло понимание. Как последний фрагмент головоломки. Я – сын-тень.

Сын/Солнце?

Альфа/Омега?

Волк/Овца?

(Прим. редактора: оставшиеся страницы этой части вырваны.)

Я дочитал и откинулся на подушку. Страницы дневника ровной стопкой лежали рядом. После Монтаны записи стали реже и более обыденными: сколько миль проехал, что ел – словно Дэнни начал таиться от самого себя. Сенатор Сигрэм почти не упоминался. Больше никаких разговоров о призрачных сыновьях и откровениях, явившихся ему на солнечной улице Хелены.

Почему? Что это значило?

Может быть, он испугался собственных мыслей. Может быть, после Хелены дневник представился ему любопытным попутчиком, от которого надо прятаться. А может быть, то, что случилось в Монтане, смирило его, прогнало из головы мысли о Сигрэме. Может быть, тот темный час на заснеженном севере потряс Дэнни и снова вывел на путь здравомыслия.

И все же мне не давали покоя эти слова:

Я – сын-тень.

Глядя на эти страницы, было трудно доказывать, что Дэнни не потерял связь с реальностью. Логика его размышлений, особенно касающихся Монтаны и столкновения с Сигрэмом, была искажена и внушала тревогу.

Действительно ли мой сын видел себя призраком, преследующим собственную семью? Или это был просто симптом депрессии? Не связал ли он в минуту обманчивого просветления себя с Сигрэмом цепью ложных представлений, как человек приковывает себя к трупу?

Я пошел в ванную и плеснул воды в лицо, старясь не смотреть себе в глаза. Хоть я и раньше знал, что Дэнни заблудился в дороге – физически, духовно, эмоционально, – все же читать его слова было больно. Почему он не позвонил? Не попросил помощи? И почему я, его отец, не почувствовал какой-то неизвестной частицей души, что помощь нужна?