Книга Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

– Мерна! – воскликнули все мы и переглянулись. – Та, чей пепел мы сегодня развеяли?

– Да. Тогда она уже долго преподавала у нас математику. Впоследствии займет должность аналитика данных. Но когда происходило все это, она была еще простой учительницей математики. Всю жизнь прожила в Коровьем Мыке и была такой местной, что клейма ставить негде. Но еще и очень логичной. И гордилась тем, что она – человек цифр. Последовательностью своей. Объективностью. «С виду все это очень хорошо, – сказала она. – Но у меня только один вопрос. Сможете ли вы предоставить нам какие-нибудь доказательства того, что вы только что изложили? Быть может, какие-то объективные данные? Или математическое подтверждение? Или какие-то статистические анализы? Какие-то арифметические расчеты? Какие-то холодные жесткие цифры? Некоторое недвусмысленное обоснование. Какие-нибудь рассуждения, основанные на данных? Некоторые численные вычисления. Какие-нибудь графики? Какие-нибудь схемы? Диаграмму Венна, быть может? Поверьте, Алан, мне очень понравилась ваша история о реке. И я сочувствую вашему народу. Я и сама когда-то хотела заняться гуманитарными дисциплинами. Но в итоге цифры должны сходиться. Иначе все это будет тщетно. Видите ли, в пределе судьбу нашего мира под конец определяют цифры, и они же на коротком пробеге решат, выдержит ли критику ваше предложение…»

Вся аудитория была потрясена. «Мерна, – сказал Длинная Река. – Я могу предоставить вам любые цифры, каких вы только пожелаете. Но прошу вас – примите это предложение. Цифры подтянутся во вторую очередь». Но Мерна стояла на своем. «Нет, – сказала она. – Цифры должны быть в первую очередь. Правосудие без цифр – каким бы правым ни казалось оно, сколь бы весомым ни выглядело – на самом деле вообще не правосудие». По комнате пробежал ропот, и после некоторого обсуждения предложение было отклонено. То было последнее заседание совета в году, но Длинной Реке предоставили время заново подать свое предложение на следующем заседании в сентябре. Я завершил нашу встречу этим предложением, по-прежнему подвисшим в воздухе. Не думаю, что кто-либо из нас считал тогда, что его план в конечном счете не одобрят. Не думаю, что даже Мерна считала, будто его не примут. Я на самом деле убежден, что ей просто хотелось удостовериться, что все цифры там на месте. Что все точки над ё расставлены, все запятые над й начерчены перед тем, как мы это примем окончательно. Но, к сожалению, обернулось оно не так.

– Что же произошло?

– Дальше произошло вот что, – сказал Расти. – За лето группа новых преподавателей прослышала, что колледж, кажется, стремится к учреждению новой языковой программы, а предложение Длинной Реки положили под сукно, поэтому они разработали альтернативное предложение, которое можно было выдвинуть на рассмотрение совета. Димуиддлы могли профинансировать лишь одну языковую программу, а не две. И потому следующей осенью совет заслушал другое предложение – высокопрофессиональное, с разноцветными графиками и цифрами и статистикой, и несколько членов совета помоложе влюбились в это предложение, а не в то, что было раньше. Графики были нагляднее. Все цифры сходились. Вот перед ними был язык будущего, а не уступка прошлому. Когда настала пора голосовать, ясно было, что предложение Длинной Реки – уже не то, которое поддержат. Ну и, конечно же, так и произошло.

– Что произошло?

– Совет прокатил это предложение в пользу другого. Новые преподаватели победили, и два года спустя колледж при поддержке субсидий Димуиддлов под международные фанфары учредил новую программу по изучению эсперанто. Трое стариков, с которыми работал Длинная Река, уже скончались. Через несколько лет вышла книга Длинной Реки, но читать ее было уже некому. Язык после того внесли в список тех, каким в ближайшее время грозит вымирание. Длинная Река был раздавлен этим и так нас никогда и не простил. После заседания совета я отвел его в сторону. Я был одним из тех немногих – сдержанным меньшинством, – кто был за него и поддерживал его предложение. «Послушайте, Алан, – сказал я. – Мы добьемся этого в другой раз. На следующий год мы вернемся. Не все еще кончено…» Но он даже не стал на меня смотреть. И отказался мне отвечать. «Мы добудем цифирь получше, – сулил я. – Больше цифр! Мы раздобудем столько данных, что верность этого решения будет неопровержима! Мы нарисуем разноцветные графики! У нас все сойдется. Мы…» Но ответа мне уже не было. Он просто отошел прочь. Со мной он с тех пор не разговаривал. Вообще-то с того дня, с того заседания совета Длинная Река не сказал ни единого слова – никому в колледже. Даже своим студентам.

– А с кем-то за пределами колледжа он разговаривает?

– Насколько нам известно, нет. Хотя возможно. Мы считаем, что так он делает заявление: поскольку его язык был заглушен навсегда, он отказывается пользоваться нашим.

– Навсегда?

– Этого мы не знаем. Похоже на то.

– Ну, тогда все как-то сходится, – сказали мы.

– А как же Мерна? Она жалела о том, что произошло? Не было ли ей скверно от того, что она забаллотировала то предложение?

– Может, и было. Я с нею никогда об этом не беседовал. Но на следующий год она приняла должность аналитика данных, поэтому чересчур скверно ей наверняка не было. И в должности этой она проработала до прошлой весны, когда ей пришлось уйти. Но это уже совершенно другая история…

Теперь было очень поздно, и костер погас совсем. И в почти полной тьме, среди запахов погасшего костра, они рассказали эту другую историю о печальном происшествии с Мерной Ли, после которого дети вынуждены были забрать ее в большой город.

* * *

Вслед за длинной историей Длинной Реки, преподавателя ораторского искусства, который не говорит, – и после того, как они вспомнили всю повесть о взлете и падении Мерны, – общая беседа приобрела темные тона. Расти и доктор Фелч толковали о своих друзьях по старшим классам, которые уехали или умерли. Стэн рассказал о цивилизации, стертой с лица земли наводнениями и голодом. Рауль спел балладу о двух влюбленных, навсегда разлученных превратностями времени и пространства.

– Слушайте, – сказал Расти, – вы на меня тоску наводите. Это же поминки, а не похороны! Устал я рассуждать о капризах воды. Давайте поговорим о том, что нам подвластно.

И они заговорили о своих грузовиках. И своих комиссиях. И заявках, которые подготовили. Или отклонили. И о подспудном противоречии, связанном с распасовщиком в команде местной средней школы.

И все это время бедро Бесси ни на миг не покидало своего насиженного гнездышка подле моего бедра.

– Я сейчас вернусь… – наконец произнес я, когда беседа потекла дальше. Решительно я стал подниматься с места.

– Не дурите! – сказал Расти и снова потянул меня вниз. После чего, отечески похлопав меня по плечу, протянул мне еще пиво.

– Но я!..

– Пейте, Чарли!

И я вновь устроился на бревне.

Со временем разговор перетек на другое. Доктор Фелч и Расти уже смеялись насчет определенных коллег по колледжу, проявлявших неожиданные таланты. Говорили об учителе творческого письма, который мог лизнуть заднюю часть своего уха. О профессоре садоводства и огородничества с удивительным даром к чревовещанию. О штатном преподавателе автодела, который некогда спас внештатного гуманитария из горящего, заполненного дымом зала заседаний.