Книга Кузьма Минин - Валентин Костылев

Спрашивал о Сеньке Кузьма у василевских парней. Говорят, ушел куда-то с ватагой бурлаков. С какой бы радостью теперь Кузьма встретился с ним и поговорил по душам! Но где его найдешь! Ах, как хотелось бы кому-нибудь все высказать! Но нет. Надо молчать, молчать! Князь Дмитрий Михайлович – хороший человек, но поймет ли он? Не испугается ли того, что сказал бы ему он, Минин?

И здесь около одного из костров кучка ополченцев! Все спят, а они смеются, разговаривают…

Ну, конечно, опять Гаврилка:

– А как будет красный по-вашему?

Татарии Юсуф отвечает:

– Кызыл.

– А по-вашему?

– Якетере… – отвечает мордвин.

– Ешкарге, – торопится сказать черемис, не дожидаясь вопроса.

Увидев Кузьму, все разошлись по шатрам. Один Гаврилка не успел уйти.

– Чего ты, неспокойная душа? – спросил его Кузьма. Стыдливо опустил глаза Гаврилка.

– Хочу по-ихнему знать… Все языки хочу знать.

– Эк ты, хватил! Какой мудрец! Мы и так друг друга поняли. Все заодно идем. Разноплеменность не мешает. Душа у всех одна. Чего же тебе! Отправляйся спать. Путь далекий, береги силу.

* * *

Опять растянулось ополчение под знаменами длинной плотной вереницей по лесным и полевым дорогам. Появились больные. Их уложили на телеги. Суетились знахари вокруг них с травами, с настойками. За каждого вылеченного получали они чарку водки и деньги, старались угодить Кузьме изо всех сил.

Час от часу труднее было идти по весенней дороге, скользкой утрами и вечерами, мокрой и сырой днем; особенно трудно стало переправляться через овраги и речки с пушками, возами и телегами. Но не растерялись ополченцы, шли по-прежнему бодро, настойчиво, преодолевая преграды.

Кузьма собрал самых голосистых певунов из нижегородских бурлаков да гусельников, пустил их впереди и сам с ними запел. Остальные ратники подхватили.

Звуки гусель и дудок делали слова песни сочными, звонкими и вескими, как булат:

Выезжали на Сафат-реку На закате красного солнышка Семь удалых русских витязей, Семь могучих братьев названых. Выезжал Годено-Блудович, Да Василий Казимирович, Да Василий Буслаевич, Выезжал Иван Гостиной сын, Выезжал Алеша Попович млад, Выезжал Добрыня Молодец, Выезжал и матерой казак Илья Муромец.

Лицо Минина, широкое, густо обросшее бородой, покраснело от напряжения: его голос звучал громче всех.

То и дело взмахивал он рукой, как бы давая знак, чтобы пели громче-громче.

Так подошли к Юрьевцу.

Навстречу высыпало все население города.

Юрьевские посадские дали ополчению хорошо вооруженных, тепло одетых удалых ратников. Кроме того, они вручили Минину немалую казну, собранную среди жителей города и уезда.

Ополчение расположилось на отдых среди сосняка, над Волгой, против впадения в нее Унжи.

В стан Пожарского приехали на конях юрьевские татары со знаменем в головном ряду. Просили взять их под Москву.

В 1552 году Иван Грозный подарил астраханскому царевичу, женившемуся на русской княжне, Юрьевец со всеми окрестными селами. Тогда переселилось сюда из Астрахани немало татарских семейств. Их потомки и предлагали Пожарскому свою помощь. Пожарский обнял и крепко поцеловал татарского старшину, приведшего к нему своих всадников.

Старшина с глубоким поклоном объявил Дмитрию Михайловичу, что татары давно ждут нижегородцев.

Это был маленький седенький старичок с темными печальными глазами. Он складывал желтые морщинистые руки на груди; тонкие потрескавшиеся губы шептали проклятия полякам.

Три года назад к Юрьевцу подошли они. Их вел пан Лисовский. Татары, соединившись с русскими посадскими и крестьянами, вступили в бой с Лисовским, но у них не было такого оружия, какое было у поляков. Пришлось отступить в Унженские леса. Прежде чем уйти из родного города, жители сожгли его дотла. Была зима, и немало народа погибло от стужи в дремучем лесу, особенно малых детей. Татары поклялись Аллаху отомстить панам за своих погибших единоверцев.

Старичок-старшина встал со скамьи и низко, до самой земли, поклонился Пожарскому:

– Не откажи взять и наших всадников!

Князь велел старшине поблагодарить татар за их стойкость и желание воевать. Он сказал, что ни русский, ни татарин, ни чувашин и ни мордвин не могут находиться в безопасности, доколе паны хозяйничают в Московском государстве, не могут они спокойно жить и трудиться на Русской земле, коли на нее нападают враги.

– Вы и мы идем на брань не ради чужой земли, а за свою станем биться до смерти…

На широком поле, за городом, конница юрьевских татар показала свои обычаи военного боя. В многоцветных полосатых халатах, в остроконечных, подбитых мехом шапках, татары, пригнувшись к шеям коней, с гиканьем и свистом рассыпались по полю. И быстро разделились на два лагеря. Замерли на месте, ожидая сигнала.

Вдруг пронзительным разноголосым языком засвистели, затрубили дудки. Раздался неистовый крик наездников. Обнажились изогнутые сабли и ятаганы, ощетинились пики.

Наездники обеих сторон беспорядочной массой стремглав ринулись навстречу друг другу и, скрестив сабли, замерли на месте один против другого.

Все это было проделано с изумительной ловкостью. Пожарский и Кузьма помчались к месту остановки наездников и похвалили их. Пожарский, между прочим, посоветовал им нападать на врага не врассыпную, а теснее, держась ближе друг к другу. Он осмотрел оружие наездников и велел острее отточить копья. Ополченцы окружили место, где происходил примерный бой. Слышались возгласы одобрения, веселые шутки их. Ополченцы остались довольны своими новыми союзниками.

Время в Юрьевце прошло весело, да и погода становилась все теплее и солнечнее. На площади, перед самым собором, ополченцы водили с здешними девушками хороводы.

Попы и старики махнули рукой на неугомонных ратников. Сначала пробовали жаловаться Пожарскому на «еретическое пение и скакание», а потом, видя, что и он не в силах сдержать веселья воинов, решили «отойти от зла и сотворить благо». Минин, закинув голову, сам первый во весь голос запевал песни вместе со своими приятелями-бурлаками, попробовал даже и «скакать» на площади сообща с молодежью. Ополченцы весело смеялись, глядя на него.

* * *

У Юрьевца Волга делает размашистый поворот. До сих пор она шла к северу. Теперь свернула на запад. Впереди – остановки в селе Решме, Кинешме, на Плесе и Костроме. А там уже и Ярославль! Когда ополчение покидало уцелевший после пожара пригород Юрьевца, была уже полная распутица.

В почерневших от сырости улочках звенела неумолчная капель, сверля и подтачивая рыхлый снег вблизи посадских хибарок. На тесовых кровлях, среди гари, оживилась древняя прозелень мхов.