Книга Валашский дракон - Светлана Лыжина

– Мне девятнадцать, – призналась Утта и, видя удивлённый взгляд собеседника, добавила. – А ты думал, меньше? Я, между прочим, уже и замужем была.

– А где же твой муж? – осторожно спросил флорентиец.

– Умер, – вздохнула дочка трактирщика, которую, как теперь оказалось, вовсе не следовало называть девицей. – Случился мор. Умерла моя мать, умер мой муж. А мы с отцом и бабушкой уехали, пока нас всех не успела забрать смерть. Отец и бабушка решили переселиться в другое место, сюда.

– Очень печально, – Джулиано произнёс это искренне, – но… получается, вы уехали из Семиградья вовсе не из-за Дракулы?

– Нет, но он всё равно изверг! – вскинулась Утта. – Он спалил наш дом, когда мы жили в Семиградье!

– Сколько же тебе было, когда всё это случилось?

– Мне было два года, – вынужденно призналась дочка трактирщика, комкая тряпку в руках. – Да, я сама ничего не помню, но мой отец и моя бабушка – свидетели. И они мне рассказывали. Поэтому я теперь тоже могу рассказать!

Джулиано произвёл в уме некоторые подсчёты:

– Если тебе тогда было два года, то получается, что Дракула спалил ваш дом в Семиградье на второй год правления. Да?

– Да, весной, – начала распаляться Утта. – Как мы позже узнали, Дракула разорил не только наши земли. Сразу от нас он пошёл в Молдавию. Там он тоже разорил всех, а затем усадил своего приятеля Штефана на молдавский трон. А ты знаешь, куда Штефан первым делом пошёл в поход после того, как стал правителем? Он, подобно Дракуле, пошёл на Семиградье! Вот! Недаром Дракула и Штефан – приятели!

– Погоди, – снова остановил рассказчицу флорентиец. – Не надо рассказывать о том, что было с другими. Говори о том, что было с твоей семьёй. Значит, люди Дракулы сожгли ваш дом?

– Да! Они угнали наш скот и всё вокруг предали огню! Подожгли сарай с сеном, а от него загорелся дом.

– А что Дракула ещё делал? Он делал что-нибудь из того, о чём говорилось в поэме? Он посадил кого-нибудь на кол? Или, может, четвертовал, бросил в колодец, сжёг заживо, отрубил голову? Он сделал что-то подобное с кем-нибудь из вашей родни, соседей, односельчан или просто знакомых? – допытывался юноша.

– Я спрашивала у отца и у бабушки…

– А они?

– Они не могли ничего такого вспомнить, – отвечала Утта, – но я всё равно спрашивала, не вспомнили ли, и тогда отец заказал в столице переписать поэму Бехайма, чтобы я была довольна.

Джулиано, который до этого был серьёзен, вдруг расплылся в улыбке:

– И ты довольна?

Утта поняла, куда клонит собеседник, открыла рот, явно желая ответить, но не находила слов.

– И ты называешь поэму Бехайма доказательством того, что Дракула – злодей, каких свет не видывал? – насмешливо продолжал флорентиец. – А ведь это доказательство не более весомо, чем моё на счёт погибшего ворона. Тебе доподлинно известно только про сгоревший дом и угнанный скот. Это, конечно, плохо, но где же те ужасные казни, о которых ты всё время твердишь?

– Значит, по-твоему, то, что сказано в поэме, неправда? – с вызовом спросила Утта.

– На мой взгляд, в Семиградье была обычная война. Война, а не поголовное истребление людей с применением всех возможных казней. То, что пишет Бехайм, – не доказательство, раз его слова расходятся с твоими собственными словами.

– А для меня то, что написано, это доказательство! – крикнула дочка трактирщика, бросив тряпку на стол.

– Вот и оставайся со своими доказательствами, если они для тебя весомы, а я не буду тебе потакать, – сказал ученик придворного живописца и вышел вон.

* * *

Многие люди имеют привычку разговаривать с покойными родичами и друзьями, представляя, что те могут слышать и отвечать. Государь Влад тоже имел такое обыкновение. Чаще всего он беседовал с отцом, но, бывало, обращался и к мёртвым врагам, если думал, что разговор с ними получится полезным.

Ожидая, что летом в Румынию явятся турецкие орды, Влад решил обратиться к Яношу Гуньяди. Даже у врагов можно чему-то научиться, а у венгра имелся полезный опыт ведения войны. Румынский князь был премного наслышан о битве в Сербии под Белградом, когда венгры, защищая Белградскую крепость от турок, вышли из-за стен и разгромили вражеский лагерь, хоть и уступали врагам в численности. Получилось так, что венгры обратили часть турок в бегство, а беглецы, отступая в глубь лагеря, сами внесли смятение в ряды своих товарищей по оружию, ещё сохранявших способность сражаться. Толпа беглецов смела даже наиболее укреплённую часть своей стоянки, где находился султан. Теперь же Влад намеревался провернуть нечто подобное, когда турки окажутся на румынской земле.

«Эй, Янош!» – обращался румынский государь к надменному венгру, стоявшему перед глазами, будто живой. Покойный враг уже не вызывал ненависти, а скорее чувство лёгкой брезгливости, и потому Влад говорил с ним насмешливо: «Эй, гроза нехристей, которая миновала! Мне надо спросить тебя кое о чём. Да не хмурься! Лучше ответь, всё ли я правильно понимаю на счёт хода Белградской битвы, ведь я собираюсь почти повторить её».

Воображаемый венгр с сомнением покачал головой.

«Что? – спросил Влад. – Сомневаешься в моём успехе, потому что у тебя было в распоряжении почти пятьдесят тысяч человек, а у меня всего десять? Ничего. Я увеличу численность румынского войска до тридцати тысяч, а этого вполне достаточно. Я сделаю то, что последний раз делал лишь мой дед Мирча – соберу Великое Ополчение. И не надо говорить, что мои намерения рискованны. Я знаю, отчего ты мог бы сказать так, – оттого, что сам проявлял в Белградской битве величайшую осторожность. Когда тебе удалось отстоять цитадель и турки отступили, ты запретил воинам выходить за стены, однако приказ был нарушен. Наступление на турецкий лагерь началось против твоей воли».

Воображаемый венгр гневно сдвинул брови.

«Да-да, – согласился Влад, – это недопустимо. Воины должны слушаться своих начальников. Но если самовольство привело к успеху?»

Венгр лишь отмахнулся.

«Да, – снова согласился Влад, – я знаю, это было чистейшее везение. Турецкая конница могла с лёгкостью рассеять твоих воинов, укрепившихся с внешней стороны стен, но не рассеяла. А ещё тебе помог францисканец Капистран, который решил во главе двух тысяч крестьян-ополченцев обойти турецкий лагерь и ударить врагам в тыл. Кстати… Капистран тоже самовольничал или всё же посоветовался с тобой? Я даже не берусь подсчитать, сколько турок приходилось на каждого воина в этом двухтысячном отряде безумцев».

На лице воображаемого венгра появилась кривая улыбка.

«Да, – продолжал рассуждать Влад, мысленно обращаясь к Яношу. – Удача любит храбрых. Наверное, именно эта пословица приходила тебе на ум, когда ты увидел, что францисканец пробрался далеко, а твои воины с внешней стороны стен по-прежнему успешно отбивают нападения турецкой конницы. И тогда ты решил уравновесить чужое безумие своей осторожностью, да? Ты решил атаковать турецкий лагерь, но не пытаться добраться до султана, а всего лишь захватить турецкие пушки, стоявшие сразу за дрекольями и насыпью. Так? Ты захватил орудия и развернул в сторону турок… Но как объяснить дальнейшие успехи? Скажешь, это тоже произошло случайно? Эх, Янош! И за что тебя называли грозой нехристей? Скорее уж это прозвище подстать смельчаку Капистрану».