Книга От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

Ноябрь 1991

Фиговый листок

Рожденное на крови Федеральное собрание открылось хмурым январским днем 1994 года под стук солдатских сапог. И в приюте Думы на Новом Арбате, и в пристанище Совета Федерации на Большой Дмитровке солдаты в бушлатах таскали в начале заседаний мебель и ящики. Армия, расстреляв старый парламент, обустраивала новый…

Ни за то, ни за это благодарности воинству депутатство не высказало. Порицания – тоже. Правда, после вступительного слова старейшины Думы и перед тем, как первый министр Черномырдин взошел на трибуну, к микрофону в зале подошла леди из фракции коммунистов и тоном Горбачева, скорбящего о кончине Черненко, призвала «почтить вставанием, минутой молчания память трагических жертв октября 1993 года независимо от вероисповедания и политических убеждений». Все встали. Думу всецело охватила тихая скорбь – будто почитались жертвы случайной трагедии, а не преступления президента и правительства…

На открытии Совета Федерации, где Ельцин пробурчал о том, что «любые политические проблемы могут и должны разрешаться только посредством юридических процедур», о жертвах Октября никто вообще вспомнить не посмел. Обе палаты почти без сбоев запустились и плавно завертелись в надобном им режиме. И весь омандаченный (имеющий мандаты) люд на Новом Арбате и Большой Дмитровке стал старательно делать вид, что он не против установки, вписанной в приветственное бормотание Ельцина: «Сейчас очень нужно, чтобы члены Совета Федерации и депутаты Государственной думы вывели российский парламент на путь созидания».

В Думе по части игры в созидание солировала крутая и умеренная демократура. Сухонький, с алыми пятнышками на лице Бурбулис, выходя из зала, говорил журналистам только нечто солидное и плодотворное, вроде: «Стратегическая тенденция при рациональном прогнозировании без гипертрофированной экзальтации…» Малиновый Шахрай, за время реформ сравнявшийся по комплекции с Гайдаром, до всех своих широких краев был наполнен сплошным конструктивизмом. Аккуратненький Явлинский негодовал изящно, но тоже конструктивно: Ельцин по три раза на дню встречается с Клинтоном, а прийти в Думу времени не найдет.

Конструктивизм демократуры проявлялся и в нежелании устраивать скандалы, хотя повод для этого ей давали. Идет по залу заседаний, не включая габаритных огней, депутат-адвокат Макаров. А из ряда оппозиции ему кричат: «Таня!» Налицо явное оскорбление уважаемого адвоката непарламентской кличкой. Но демократы-депутаты не бросаются на защиту товарища и не требуют вывести кличкодателя с заседания. Проплывает по коридору Бурбулис. А два зубоскала у стены нарочито громко переговариваются: «Ты думаешь, Бурбулис через рукопожатие передается?» «Нет, через рукопожатие Бурбулис не передается». И что же? Никто опять бестактной насмешкой над заслуженным демократом не возмущается и вопроса о выдворении всяких зубоскалов за пределы думской территории не ставит.

Серьезность отношения к Думе демократура демонстрировала в первые дни не только говорением или молчанием, но и действиями. Закаленные в былых парламентских боях Шабад с Шейнисом абсолютно бесстрашно шли в лобовую атаку на стол президиума, а деликатный правозащитник Ковалев, неутомимо вызволявший из тюрем валютных спекулянтов и изменников Родины, но стойко молчавший во время всех устроенных властью кровопролитий в Москве, самоотверженно пробирался в президиум с фланга. Наплыв демократов на сцену диктовался исключительно заботой о более качественном ведении заседаний Думы – точнее, желанием заменить у председательского микрофона недужего старейшину Лукаву маленьким Станкевичем, который уже научился перед зеркалом произносить слово «держава» и был избран руководителем секретариата. Посадить Станкевича в президиум не удалось. Но и после того нелюбовь демократов к Думе никак не проявилась.

Открывший заседание верхней палаты Ельцин передал председательство ее старейшине – знатному фермеру-экспериментатору, известному на весь аграрный мир картофелелюбу и свеклофилу Юрию Черниченко. Лета обязывали того помнить добрые старые традиции, и он не замедлил их возродить, сказав во вступительном слове (цитирую по стенограмме): «Борис Николаевич Ельцин в своей короткой, но содержательной речи уже упоминал, что здесь у нас кворум и палата правомочна работать». Руководство выборами оказалось в надежных и преданных руках. Состав Совета Федерации также не вызывал подозрений в неблагонадежности: 57 % из всех депутатов СФ состоят при исполнительной власти и служат в правоохранительных органах, еще 15 % с лишним находятся при власти представительной, которая сегодня дрожит от каждого чиха власти исполнительной.

Кандидат Кремля на пост председателя обрекался на избрание. Но, поскольку кандидатом этим был главный герой криминальных рукописей из чемоданов Руцкого – Владимир Шумейко, возникла заминка. На первом голосовании Шумейко не добрал один голос, на втором – пять. Сгореть ему не дали лучшие кремлевские пожарные.

Факт выкручивания рук депутатам не отрицали ни придворный фермер Черниченко, ни любимый орган Ельцина «Московский комсомолец». Первый на вопрос польской журналистки о том, как он относится к тому, что Черномырдин на устроенном завтраке давил на зависимых от него депутатов, заставляя их голосовать за Шумейко, ответил с присущим высокопоставленному свеклофилу изыском: «Миль пардон, мадам, какому правительству охота иметь туберкулез и принять оппозиционера во главе палаты?» Второй написал просто и ясно: «Сенаторы были мрачны – вероятно, от недосыпу. Всю ночь президентская команда работала с теми, кто не голосовал за Шумейко. Злые языки шептали, что провинциалы выторговали у Ельцина лишние кредиты и льготы для своих регионов. Но один из руководителей президентского аппарата уверил сотрудника «МК», что ночная агитация велась исключительно бесплатно». Цена избрания кремлевского ставленника – тайна сия велика есть.

На следующий день Шумейко получил на 12 голосов больше, чем было надо, и от приближенного к демэлите журналиста я услыхал: «Теперь можно открывать в Думу платный вход и водить в нее народ, как в цирк. Для иного она со всеми ее законами не нужна, контроль же за местными начальниками из Совета Федерации Ельцин сохранил. А это – главное».

Через пару часов сравнение Думы с цирком уже прозвучало с думской трибуны. Было это так. Взявший слово Жириновский пообещал Чубайсу, что на часы тот скоро будет смотреть в «Лефортово». Весь зал зашумел. Одним, вероятно, не понравилась угроза в адрес славного приватизатора, другие, по всей видимости, возмущались тем, что Чубайсу обещано комфортабельное «Лефортово», а не «Бутырки». Кроме того, господин Жириновский учтиво-любезно попросил шумевших депутатов не мешать ему и не омрачать его своим присутствием, выразив всё это в двух лаконичных фразах: «Молчать!» и «Вон из зала!» Галантность лидера ЛДПР в сочетании с краткостью многих позабивала, и, как только на трибуну поднялся Шахрай, из его уст тут же прозвучала расхожая уже в демократических кулуарах мысль о том, что Дума может перейти на самоокупаемость, пуская за деньги народ глядеть на её работу.

Курс на превращение Думы в цирк пошел решительно. 14 января, когда проводились выборы председателя, это можно было не только услышать, но и увидеть. Депутат Юшенков, размахивая бюллетенем для тайного голосования, созывал к себе всех желающих расписаться на историческом документе. Депутат Шабад ставил на ящики для бюллетеней печать с гербом США. Потешайтесь, люди добрые!