Книга Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков

Борис Юрьевич оказался первым, кто известил отца о приближающейся опасности465. Он нашел Юрия за городом, на Красном дворе. Выслушав сына, Юрий тут же, не заезжая в Киев, сел в ладью, переправился на другой берег Днепра и укрылся в Городце. Суздальский летописец объясняет этот поступок своего князя тем, что он «убоявся киян, зане имеють перевет [потому что они готовы переметнуться] ко Изяславу и брату его [Вячеславу]». Действительно, жители Киева отметили бегство Юрия враждебными выходками против его дружинников, брошенных князем на произвол судьбы: «Много изъимаша [похватали] дружины Гюргевы по Киеву». Несмотря ни на какие генеалогические соображения, суздальский князь все-таки оставался для них чужаком.

Изяслав отпраздновал вступление в Киев богомольем у Святой Софии и «великим весельем» на «Ярославле дворе, где венгры удивили киевлян конными ристалищами: «На фарех и на скокох [угорских иноходцах] играхуть многое множество, кияне же дивяхутся угром множеству и кметьства [воинской удали] их, и комонем [лошадям] их».

Когда Владимирко и Андрей узнали о произошедшем, галицкий князь с досадой заметил союзнику: «Како [так вот каково] есть княжение свата моего! Аже рать на нь из Володимера идеть, а како того не уведати! А ты, сын его, седиши в Пересопнице, а другыи [в] Белегороде, како того не устеречи?!» Недолго думая, он объявил, что умывает руки: «Оже тако [коли так], княжите с своим отцем, а правите сами, а яз не могу на Изяслава один поити». Андрей отправился к отцу в Городец, а Владимирко к себе в Галич. Чтобы вознаградить себя за неудачный поход, галицкий князь на обратном пути обобрал жителей Мическа (на реке Тетерев), пригрозив взять их город «на щит», если они не выдадут ему требуемое количество серебра. «Они же не имеяхуть дати, чего у них хотяше», – рассказывает летописец, и «емлюче серебро [у себя] изоу ушью и с шеи…» Точно так же Владимирко поступил и с другими городами, попавшимися ему по дороге домой: «Володимер же поймав серебро и поиде тако же емля серебро по всим градом оли и до своей земли».

VII

Водворившись в Киеве, Изяслав первым делом отблагодарил своего старшего дядю, Вячеслава, за то, что он в этот раз твердо держал его сторону: покаялся перед ним за прежнюю непочтительность и позвал сесть на столе «деда своего и отца своего». Таким образом Мстиславич, зная, что Юрий не оставит его в покое, заранее выбивал из-под ног у младшего дяди всякие легитимные основания для возобновления войны.

Вячеслав в ответ признал Изяслава «сыном» и «братом», то есть хотя и младшим родичем, но все же ровней себе: «У тебе отец нету, а у мене сына нетуть466; а ты же мои сын, ты же мои брат». Дяди и племянник поцеловали крест, «яко не разлучитися има ни в добре, ни во зле…».

Они продолжили рядиться в Киеве после приезда туда Вячеслава. Мономашич заявил, что он уже стар и со всеми делами управиться не в силах («а всих рядов не могу уже рядити»). По обоюдному согласию положено было княжить в Киеве вместе, а вести войну против «хрестьяных, или поганых» Вячеслав предоставил племяннику: «…а ты езди с моим полком и с своим».

Дядя остался жить в Киеве, на «Ярославле дворе», Изяслав обосновался под городом – в Угорском урочище.

На другой день после ряда с Вячеславом Изяслав отпустил венгров домой, щедро наградив за службу: «дар[а]ми многыми одариста их, и сосуды, и порты, и комонми [конями], и паволоками, и всякими дарми». Вместе с ними он направил к Гезе своего сына, Мстислава, который должен был благодарить короля за помощь и просить новую467. «Самого тебе не зовем, зане же царь [византийский император Мануил] ти ратен, – писал Изяслав в адресованной королю грамоте. – Но пусти на помочь любо таку же [такое же войско], пакы а [а еще лучше] силнеишю того пусти нам с братом своим Мстиславом… зане же Гюргии есть силен, а Давыдовичи и Олговичи с ним суть, аче и половци дикеи с ним». Другого посла Изяслав отослал в Смоленск к Ростиславу Мстиславичу с просьбой побыстрее уладить все дела в «верхних землях» и поспешить к Киеву.

Юрий и в самом деле собирал полки. Святослав Ольгович выступил немедленно по его призыву – не дождавшись близкой Пасхи и прямо накануне родов своей жены, которая на следующий день после его отъезда (3 апреля) разрешилась от бремени мальчиком – будущим героем «Слова о полку Игореве». Святослав Всеволодович, как обычно, последовал за своим дядей. А вот черниговские князья, до этого неразлучные, разделились: Владимир Давыдович присоединился к Юрию, а Изяслав Давыдович подался в Киев468.

В конце апреля 1151 г. Юрий с союзниками выступил из Городца и спустя несколько дней разбил стан на левом берегу Днепра, напротив Киева. Здесь его войско пополнилось множеством «диких» половцев, среди которых летопись упоминает «князя» Севенча, сына «шелудивого» Боняка, горевшего желанием «сечи [ударить саблей] в Золотая ворота, яко же и отець мои».

В распоряжении Изяслава тоже была немалая сила – киевское ополчение, дружина Вячеслава, а также подошедшие смоленские полки и «черные клобуки». Но до прибытия помощи от Гезы Изяслав решил воздержаться от наступательных действий, сосредоточившись на том, чтобы воспрепятствовать переправе Юрия на киевский берег. Причем он рассчитывал отразить нападение прямо на реке, не дав противнику сойти на сушу. Для этого по его приказу была значительно усовершенствована конструкция ладей: «исхитрил Изяслав лодьи дивно», по выражению восхищенного летописца. Обычным средством переправы тогда служил «насад» – вместительное судно с наращенными бортами, закрывавшими гребцов от вражеских стрел и копий. Изяслав не только поднял борта еще выше, но и перекрыл их кровлей, стоя на которой лучники легко находили себе мишени: «Беша бо в них гребци невидимо, токмо весла видити, а человек бяшеть не видити, бяхуть бо лодьи покрыта досками, и борци [лучники] стояще горе [наверху] в бронях и стреляюще…» Другим изобретением было то, что к обычному кормщику, сидевшему на корме, прибавился второй – на носу ладьи, благодаря чему «насаду» не нужно было теперь свершать долгий разворот, чтобы пойти в обратную сторону: «аможе [в какую сторону] хотяхуть, тамо поидяхуть не обращающе лодии», по словам летописца.

Эти нововведения доставили Изяславу полное господство на воде. Речное сражение развернулось на большом пространстве («и тако начашася бита по Днепру у насадех от Кыева оли и до устья Десны»), однако ратникам Юрия нигде не удалось пробиться сквозь своеобразную плавучую стену, сооруженную Мстиславичем.

Ничего не добившись под Киевом, Юрий переместился южнее, к Витичеву броду, надеясь, что на мелководье сможет достигнуть больших успехов. Но и здесь повторилась та же картина: войско и флот Изяслава вовремя успели прибыть на место, «и ту стоящим [противостоящим] бьяхуться, съездячеся в насадех о брод; имахуть они оних, а они онех [нападали те на этих, а эти на тех]… Изяславу же туто не дадущю им вобрьсти [высадиться на берег]; нелзе бы ни онем на сю сторону, ни сим на ону».

Тогда Юрий пустился на хитрость: сам остался с русской ратью у Витичева, а половцев скрытно отпустил еще ниже по течению Днепра к Зарубскому броду, находившемуся неподалеку от Переяславля. Обман вполне удался. В то время как Юрий отвлекал внимание Изяслава демонстративной активностью в районе Витичева брода, половцы начали переправу у Заруба. Стоявший здесь немногочисленный отряд киевского воеводы Шварна не оказал почти никакого сопротивления, «зане не бяшеть ту князя, а боярина не вси слушають», как объяснил причину случившегося летописец. Овладев переправой, половцы дали знать Юрию, что путь свободен, и тот вместе с основными силами «вборзе» также подошел к Зарубу и, наконец, форсировал Днепр.