Книга Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц

Фуггер надеялся, что сумел уладить вопрос о ростовщичестве раз и навсегда, однако споры вспыхнули вновь в 1560 году, когда иезуиты-реформаторы в Аугсбурге попытались отлучить от церкви местных кредиторов. «Подлинному ростовщичеству тут предаются открыто… оные ростовщики пренебрегают всякими возражениями, исходящими от людей, сведущих в законах», – писал Петр Канизий, священник-иезуит, позднее причисленный Римом к лику святых. Урсула Фуггер, благочестивая внучатая племянница Якоба, просила иезуитов разобраться в «ростовщических договорах, к коим в немалой степени причастна наша семья». Иезуиты ответили, что Рим ведет расследование. Ватикан очутился в безвыходном положении: лютеране одобряли кредитование, следовательно, Аугсбург мог отринуть католицизм, если Рим выступит против него. Спустя двадцать один год папа Григорий VIII подтвердил буллу папы Льва с одобрением кредитования, и иезуиты согласились со Святым престолом. Сегодня христиане не испытывают сомнений относительно кредитов, зато мусульмане до сих пор считают взимание процентов ростовщичеством, и исламские банки вынуждены прибегать к уловкам наподобие тех, какими пользовались Фуггер и прочие банкиры эпохи Возрождения.

Эта книга началась с утверждения, что Фуггер был самым могущественным бизнесменом всех времен. Данное утверждение легко обосновать, поскольку конкуренты сильно ему проигрывают. Конечно, другие тоже оставили след в истории. До Фуггера Козимо де Медичи, прежде всего банкир, а уже потом государственный деятель, правил Флоренцией и использовал свое влияние, чтобы не пускать Францию и Священную Римскую империю в Северную Италию. После Фуггера Самуил Оппенгеймер служил Габсбургам, носил официальный титул «придворного еврея» и привлек деньги других евреев, чтобы спасти Вену от турок в 1683 году, а также Пфальц от Людовика XIV в 1688 году[80]. В сравнительно недавние времена Фрэнсис Бэринг был советником британских премьер-министров, а в США Джей Пи Морган остановил биржевую панику 1907 года[81].

Среди всех предпринимателей в истории лишь Натан Ротшильд сопоставим с Фуггером в степени влияния на экономику и политику, а его жизнь и карьера как бы повторяют жизненный путь Фуггера. Подобно Фуггеру, Ротшильд происходил из многодетной семьи. Он трудился в партнерстве с братьями и, не будучи старшим, сумел возвысить семейный бизнес благодаря своему интеллекту и дерзости. Ротшильд начал деловую карьеру в Германии с оптовой торговли текстилем и, как Фуггер, бросил ткани ради банковской деятельности. Его клиенты, как и клиенты Фуггера, заимствовали на войну с французами. Ротшильд финансировал Веллингтона при Ватерлоо, а затем устроил пятимиллионный кредит для Пруссии. Он ссужал Габсбургов, и те облагородили его титулом барона. Ротшильд, в точности как Фуггер, никогда сам не пользовался этим титулом, в отличие от наследников. Есть и другое совпадение: Ротшильд заключил договор на аренду месторождения ртути в Маэстрасагос в Испании. Этот рудник по-прежнему доминировал в мировой добыче ртути в восемнадцатом столетии. Опять же Ротшильд, как и Фуггер, высоко ценил своевременную информацию. Вспомним знаменитый эпизод, когда он узнал от своих агентов о победе Веллингтона при Ватерлоо на час раньше других финансистов. Любопытно, что эти двое расходились во взглядах на принципиальный вопрос. Фуггер поклонялся двойной бухгалтерской записи. Ротшильд не обращал на нее внимания, и его небрежность в отчетности сводила братьев с ума. Вероятно, Ротшильд сумел бы сделать намного больше денег, если бы обладал аккуратностью и придирчивостью Фуггера.

Утверждение, что Ротшильд и другие великие финансисты не оказали влияния на историю, равного влиянию Фуггера, вовсе не означает, что мы умаляем их достижения. Просто Фуггеру выпало жить в уникальный момент, когда единственный человек мог изменить все. Правительства по-прежнему живут не по средствам. Они нуждаются в финансировании более чем когда-либо. Но вместо того, чтобы привлекать средства физических лиц, готовых рискнуть личными состояниями, они заимствуют у страховых компаний и пенсионных фондов, что разделяют риск дефолта правительства с налогоплательщиками. Мир больше не нуждается в Фуггерах, потому что мы, имея пожизненные страховые полисы и ИПС[82], сами в некотором смысле стали Фуггерами.

Автор журнала «Роллинг стоун» красочно охарактеризовал в 2010 году компанию «Голдман Сакс» как «гигантского спрута-вампира». Основатель немецкой социалистической партии Фердинанд Лассаль в схожих выражениях описывал Фуггеров: «Теперь все в руках банкиров, они – истинные короли наших дней! Кажется, будто в Аугсбурге крутится гигантская шестерня со щупальцами и эти щупальца раскиданы по всей стране и тянут отовсюду золото».

Не приходится сомневаться, что Фуггер был хищником, безжалостно эксплуатировал работников, запугал собственную семью, воевал с Лютером и спонсировал войну против своего же народа ради сохранения статус-кво. Но также он создавал рабочие места, удовлетворял потребности клиентов и стимулировал прогресс, подобно всем, кто был вовлечен в «творческую ярость» зарождающегося капитализма. Дух, который его вел, был тем самым, что побуждает искать лекарства и вакцины, строить небоскребы и изобретать более мощные компьютеры. В социалистической ГДР, на родине Мюнцера, население ездило на «трабантах», пластмассовых «машинах смерти», что практически не модернизировались за тридцать лет выпуска. В капиталистической Западной Германии, на родине Фуггера, население ездило в «Фольксвагенах», BMW, «Мерседесах» и «Порше». Автомобили не просто ездили быстро, но конкурировали между собой в расходе топлива, мерах безопасности, в надежности и стоимости. Соблазн прибылей провоцировал конкурентную борьбу и творчество, в результате автомобили становились лучше год от года, а заводы обеспечивали работой десятки тысяч людей. Мысль о том, что деньги стимулируют инициативу, вряд ли удивила бы Фуггера. Он был поборником свободного предпринимательства и беспрепятственного перемещения капитала, отстаивал экономическую и личную свободу, сражался за капитализм в критический момент его развития. Осуждать Фуггера за амбиции значит отвергать силу жизненной энергии, освобожденной Ренессансом, и отрицать стимулы поступательного движения человечества.

Возле баварского города Регенсбург, на холме с видом на Дунай, стоит здание, напоминающее Парфенон. Это Вальгалла, немецкий зал славы, названный в честь посмертной обители тевтонских воинов. Здешние «обитатели» отражают изменения в немецком общественном мнении. На первой церемонии в 1842 году король Людвиг I «населил» Вальгаллу монархами и полководцами, включая Максимилиана и победителя крестьян Георга фон Трухзесса. Гитлер «вымостил путь» к аншлюсу, в 1937 году поместив в храме памятник австрийскому композитору Антону Брукнеру. Он наблюдал, как чиновники снимают нацистский флаг с мраморного бюста. Регенсбург находится в 50 милях от границы с Чехией. В 1967 году, за год до «пражской весны», Вальгалла «показала нос» соседям-коммунистам, приветствуя под своими сводами первого (и единственного) бизнесмена. Якоб Фуггер возглашал в своей эпитафии, что был «непревзойден» в накоплении «поразительного богатства» и тем заслуживает места среди бессмертных. Потребовалось почти пять столетий, чтобы так и случилось: с бюста сняли покрывало, и Якоб Фуггер занял подобающее положение в зале немецкой славы.