Книга Позови меня… - Вероника Орлова

Глава 23

Он не отвечал… и чуть позже я пойму, что уже никогда мне и не ответит.

Иногда жизнь выворачивается наизнанку по щелчку пальцев, и самое страшное, что щелкнули именно те пальцы, которые еще сегодня утром я исступленно целовала, пальцы, на которых оставался мой собственный запах падения в пропасть. Осознание далось мне не сразу, это словно разорваться изнутри, слышать, как трескается твоя душа, так быстро, что ты не успеваешь моргнуть, а мир перед глазами уже сменил краски. Словно я его начала видеть сквозь кровавые потеки и собственные слезы отчаяния. Невыплаканные слезы, те, которые застывают в сердце. Они капают… одна за другой, образуя корку, которая давит тяжестью понимания собственной ничтожности, мимолетности. Оказывается, с любимыми игрушками расстаются жестоко. Особенно когда играют в них последний раз, выжимая остатки эмоций, наслаждаясь агонией. Их ломают так, чтобы они никогда больше никому не принадлежали, их раздирают морально на части, поджигая под ними пьедестал, который на самом деле оказался картонным и теперь ярко полыхал вместе со всеми иллюзиями и эфемерным счастьем.

Я ведь еще так долго не верила самой себе, хотя ответы уже пульсировали в голове, разрывали виски, стискивали ледяными щупальцами и скребли когтями по затылку. Я не хотела верить.

Первые удары всегда выбивают почву из-под ног, когда они неожиданные, когда разбиваются розовые очки и осколки не просто попадают в глаза, они просачиваются через глазные яблоки в мозг и заставляют его начинать работать… Через адскую боль составлять из осколков кровавые пазлы.

Все тело окаменело. Каждый мускул застыл в судороге агонии. Вдребезги, на обрывки и ошметки, на лоскутки, на молекулы отчаянной боли. Вот она — настоящая боль. Злое чудовище, которое неумолимо убивает изнутри.

Нейл был прав, я действительно ничего о ней не знала. Я понятия не имела, что она существует. Иная. Страшная, уродливая, кровавая. Боль, от которой ломаешь ногти о стены и воешь, как дикое животное. Даже инквизиторы не смогли сломать меня так, как сломал он. Деусы низшего ранга, обученные самым изощренным пыткам. Они пытали меня сутками, меняя друг друга. Изматывая вопросами и издевательствами.

Я терпела, пока меня били ногами, выколачивая признания, пока меня окунали с головой в чан с ледяной водой, пока пропускали ток по телу и хлестали плетьми. Я терпела. Я отчаянно надеялась, что он вытащит меня, заберет отсюда, что это недоразумение. И я молчала, мне казалось, что, возможно, Нейл сам не знал, что так получится, может, ему нужно было вынести что-то секретное, что-то, о чем я не должна была знать. Он же не бросит меня здесь? Его малышку. Его ночной цветок.

Наивная. До абсурда, до идиотизма.

Из меня вытаскивали правду, из меня ее выбивали, выжигали, вытряхивали и выковыривали. Я не кричала, терпела молча. Только шептала пересохшими губами, что ничего не знаю, и когда меня в очередной раз бросали обратно в камеру, я тихо скулила там, исторгая содержимое желудка от дикой боли в истерзанном теле, и ждала. Я ждала, что он придет за мной. До последнего. До той минуты, пока не поняла, что это он меня подставил… чтобы избавиться. Нейлу Мортиферу надоело играться, и он придумал новое развлечение — любоваться, как я умираю. И не от пыток, а от того, что он сделал со мной. Осознание, что тебя использовали, заставили верить в то, чего никогда не было, и самое страшное — это и было частью игры, частью трапезы Деуса. Он пожирал все мои эмоции, и особенно вкусной оказалась моя любовь. Пока не надоела. Пока не стала мешать. Квест пройден, можно сжигать мосты и всех, кто на них остался… Точнее, меня, и я уже полыхаю, как факел, сгораю живьем.

* * *

Выныриваю из марева беспамятства и снова слышу надоевшие до тошноты голоса палачей.

— Молчит сука. Молчит падаль. Мы применили все методы… мы использовали все виды пыток. Она ничего не знает. Смертные не выносят такой боли — она бы раскололась. Пора с ней заканчивать.

— Она выносливее других! Продолжайте!

От звука этого голоса по телу прошла судорога, я подняла голову и с трудом открыла опухшие от побоев и слез глаза, обессиленная и голодная… Я смотрела на Нейла Мортифера, прикованная, в изодранной одежде… Снова никто, снова на другом краю пропасти, уже начиная понимать, что это он отшвырнул меня туда. Я уже упала и разбилась, а он возвышается над моими ошметками и смотрит, как жертва корчится перед тем, как окончательно затихнет.

— Даю вам два часа до приезда императора. Мне нужна информация. Кто передал ей флэшку, и кому она должна была ее доставить.

«Ты! Это ты мне ее передал! Тебе грозит опасность? Скажи, мне надо молчать? Я все вытерплю, Нейл, пожалуйста, скажи мне хоть что-то. Посмотри на меня. Это же я. Твоя малышка. Твоя Лия. Вечно твоя». Какая жалкая попытка, как тошнит от самой себя и от унижения. Зачем? Все и так понятно, прозрачно настолько, что только такая идиотка, как я, могла еще на что-то надеяться.

И он посмотрел. Мне в глаза. В душу. Впустила. Позволила войти. Мне хотелось закричать, но я не могла, сорвала голос. Я искала в этом взгляде хоть что-то, хоть какой-то намек, искала силы выдержать, искала надежду. Но там было пусто, очень пусто и холодно в его глазах. Словно никогда раньше он не смотрел на меня иначе. Словно я никто… еще большее никто, чем до того, как вообще его узнала.

— У нее в сознании блок, мы не можем его взломать без угрозы разрушить полностью мозг.

— Так узнайте, кто его поставил. Заставьте ее говорить, мать вашу. Иначе вы сами у меня заговорите. Вместо нее. Или заткнетесь навсегда, сожрав собственные языки.

— Она сдохнет от пыток.

— Сделайте так, чтобы не сдохла. Заговорила, но не сдохла. — Помедлил и добавил: — Императору она пока нужна живой.

Внутри что-то оборвалось и разбилось вдребезги… Та самая надежда. Я даже слышала ее предсмертные стоны и плач. Она рыдала, как ребенок, она истекала кровью от боли. Это ужасно: смотреть на того, кого любишь до безумия, и понимать, что умираешь от его руки, у него на глазах, а он отдает приказы, как поизощреннее тебя уничтожить. Отдает, глядя прямо на тебя… И ничего не остается, кроме как беспомощно наблюдать, как та самая надежда извивается в предсмертной агонии на холодном полу… у его ног… Все так, как он когда-то обещал. Он не солгал. Высший Деус сдержал свое слово. А я… я бракованная, но не потому, что умела чувствовать, чуждая этому миру бездушных созданий. Я позволила забыть себе уроки, которые нам вбивали в голову еще на Острове. Единственные уроки, которые имели значение на Едином Континенте. Я — никто. Меня не должно было быть. У меня нет чувств, желаний, целей и мыслей. Это по его приказу меня создали. Все возвращается на круги своя. Но как же больно… Как же больно засыпать мокрой землей собственную веру, глядя, как просачивается на ее труп сквозь окровавленные пальцы жизнь. Моя жизнь, которая тоже принадлежит ему.

* * *

Смотрела, как он выходит из моей камеры, а потом снова удары градом по спине, а я омертвела. Я больше не чувствовала ни одного. Словно тело перестало функционировать. Порог моей чувствительности превысил болевой, тот, который возможно вытерпеть на физическом уровне, и мне стало все равно. Полное равнодушие. Мне уже хотелось, чтобы они меня убили, и поскорее. Я слышала, как инквизиторы грязно ругаются, как говорят, что я сдохну и истеку кровью до приезда императора и с них спустят шкуру. Но я больше ничего не чувствовала, смотрела застывшим взглядом на дверь и все еще слышала, как жалко всхлипывает надежда. Она умерла тогда, когда послышался голос одного из палачей.