Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков

– Не плачь, все хорошо, – неуверенно прозвучали слова утешения, – я вернулся, живой и невредимый…

В это мгновение я, как никогда ясно, понял, насколько тяжелая доля досталась нашим любимым… Ждать, умоляя небо пощадить своего единственного, надеяться на его возвращение, зная о том, сколько таких же молодых ребят сложило головы на этой войне, жить, понимая, что каждая встреча может стать последней. Такого и врагу не пожелаешь…

…В тот же вечер друзья рассказали мне, что за время моего отсутствия Маша каждый день приходила к ним в надежде узнать хоть какие-нибудь подробности обо мне. Они утешали ее, как могли, говорили, что я уже дал о себе знать, что несколько часов назад вылетели техники, которые поставят на ноги мой самолет… «Он не ранен? С ним все в порядке?» – несколько раз переспрашивала она и, несмотря на полученные обнадеживающие ответы, все равно не находила себе места от волнения…

– До Нового года всего ничего осталось, – сказала Маша, немного успокоившись, – сможешь вырваться? – Ее голос немного подрагивал…

К сожалению, я не мог дать утвердительного ответа, ведь, будучи военным, не принадлежал себе…

Хорошо, что судьба, которая, как известно, никогда не прочь подшутить над людьми, постоянно подбрасывая им свои неожиданные сюрпризы, на этот раз преподнесла нам роскошный подарок, устроив все наилучшим образом. Во-первых, командование приняло решение в новогоднюю ночь боевых вылетов не планировать.

А во-вторых, мои закадычные друзья, Шарыгин и Соловьев, также нашли свои половинки в нашем клубе, и, удивительное совпадение, обе девушки оказались Машиными подругами. Свободная квартира одной из них как нельзя лучше подходила для организации праздника, и после недолгого совещания Новый 1944 год было решено встречать вшестером. Правда, утром 1 января мы были обязаны явиться к месту прохождения службы, но это никак не могло испортить нам настроения.

Праздничный стол, организацию которого мы полностью взяли на себя, был весьма скромным. Из спиртных напитков удалось приобрести лишь две бутылки водки, стоимость каждой из которых практически идеально совпадала с месячным денежным довольствием летного состава. А если учесть, что практически все деньги были переадресованы родным, находившимся в глубоком тылу, приходится удивляться тому, что мы все-таки смогли наскрести необходимую сумму.

В плане закуски здорово выручил бортпаек, который каждый экипаж получал перед боевым заданием. В него входили американские консервы и столь драгоценный в те годы шоколад, достать хотя бы плиточку которого считалось величайшим везением. Обычно по возвращении бортпаек тут же отдавали техникам, но в этот раз мы распорядились им в своих личных интересах.

Ровно в назначенное время наша неразлучная тройка «мушкетеров» входила в двери гостеприимной ленинградской квартиры. В первые же секунды бросились в глаза пустые дверные проемы, голый пол, некогда прикрытый аккуратными прямоугольничками паркета, сложенные в углах комнаты свертки с нехитрым домашним скарбом, ранее занимавшим свои законные места на полках исчезнувших шкафов… Лишь чудом уцелевший стол да несколько разнокалиберных стульев, видимо, позаимствованных у соседей.

Сердце моментально пронзила боль. Я вспомнил, как Маша рассказывала мне о том, что еще в первую блокадную зиму все, что только могло гореть, было брошено в прожорливое чрево буржуйки. Словно перенесясь во времени на два года назад, я представил себе изможденную девчушку, прячущуюся от пронизывающего насквозь холода в старенькое пальто. Она сидит и с отчаянием наблюдает, как догорают последние обломки книжного шкафа. Осталось лишь немного паркета, но этого хватит лишь на неделю… А на улице все так же равнодушно завывает ледяной январский ветер, предрекая скорую неизбежную смерть… «Враг должен ответить за все!» – с ненавистью подумал я.

Видимо, следы внутренних переживаний явно читались на моем лице, по крайней мере, Маша смогла без особых затруднений сделать это. Она как будто невзначай подошла ко мне и незаметно для остальных погладила мой судорожно сжатый кулак. Это ласковое прикосновение вернуло меня в сегодняшний день, в котором меня ожидало беззаботное веселье в обществе любимой девушки и хороших друзей.

Молодость и свойственный ей безграничный оптимизм вскоре наполнили комнату праздничными тостами, шутками и смехом. Старенький патефон и несколько еще довоенных пластинок оказались как нельзя кстати. Пару раз я поймал себя на мысли о том, что совершенно забыл о войне и обо всем, связанном с ней, мысленно поблагодарив судьбу за эти прекрасные мгновения…

А на следующий день мы вновь погрузились в привычный водоворот полковых забот. Мне пришлось особенно трудно, ведь мой самолет отправили в Комендантское для переоборудования. Таким образом, я вновь оказался безлошадным, тут же перейдя в разряд бессменных дежурных по аэродрому. Лишь иногда мне планировали непродолжительные полеты для поддержания в форме моих летных навыков. И так продолжалось бесконечно долгих две с половиной недели. Тоска, да и только.

Начало 44-го

Как я уже упоминал ранее, суть перекомпоновки самолета сводилась к оборудованию рабочего места штурмана там, где ему обеспечивалось наибольшее удобство работы, – в носовой части кабины. Благодаря этому в отсеке стрелка-радиста появилось свободное пространство, пригодное для размещения нового члена экипажа – воздушного стрелка, на которого возлагалась задача прикрытия нижней полусферы от вражеских истребителей.

Честно признаться, особой необходимости в нем мы не видели, ведь практически все время летали на малых высотах, не позволявших истребителям подобраться к нам снизу. А в сложных метеоусловиях и уж тем более ночью стрелок превращался в бесполезного пассажира, поэтому, по согласованию с командиром, его брали с собой только в дневное время, иными словами, очень редко.

Так в моем экипаже появился воздушный стрелок Китаев, высокий худощавый восемнадцатилетний парнишка. Однажды я очень торопился в столовую и поручил ему чистку своего пистолета. Перед этим, как положено, вытащил обойму и предусмотрительно проверил наличие патрона в патроннике. Мало ли что может произойти, оружие все-таки боевое. Кстати, после полета стрелки-радисты и воздушные стрелки сразу же сдавали свои пистолеты, а мы со штурманом, будучи офицерами, – нет.

Видимо, Китаеву очень уж хотелось пострелять, а добыть несколько лишних патронов в военное время не составляло никакого труда. Сейчас уже не помню в подробностях, как это произошло, но он умудрился прострелить себе ногу…

Ох и скандал же был… Мне, конечно, изрядно досталось. Все-таки мой подчиненный. А Китаевым вплотную занялся особый отдел, подозревая в этой досадной случайности попытку «самострела»… Хорошо, наш полковой особист снисходительно отнесся к безусому мальчишке, и тот, залечив свою рану, без особых нареканий прослужил в составе моего экипажа до самого конца войны…

Примерно в это самое время, в начале января, Победкин принял решение рекомендовать Шарыгина на должность командира звена, что повлекло за собой своеобразную принудительную «рокировку», в результате которой мы с Колей поменялись штурманами. Эта кадровая перестановка буквально сбила меня с ног, но изменить что-либо было невозможно – армейская дисциплина требовала беспрекословного исполнения приказа. Я пытался поговорить с Победкиным, но все мои доводы разбивались о его несокрушимую логику – командиру звена требуется более опытный и наилучшим образом подготовленный штурман. Что делать, пришлось подчиниться…