Книга Любовь у подножия трона - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, память о мадам Шевалье сохранилась довольно‑таки своеобразная… Однако благодаря ей все же худо–бедно вспоминали и тирана–подкаблучника императора Павла.
(Елизавета Воронцова – император Петр III)
— Ваше императорское величество, молю вас успокоиться и поразмыслить!
Принц Георг Голштинский, дядя императора Петра III, в отчаянии глядел на сутулую спину племянника, который стоял, глядя в окно, и резко водил смычком по струнам скрипки. Извлекаемые им звуки больше напоминали взвизгивания заживо обдираемой кошки.
Император был очень не в духе.
— Ваше величество! – вновь принялся взывать принц Георг. – От сего распоряжения может сделаться немалый скандал! Оно губительно для спокойствия нации!
— Нет, этак больше продолжаться не может! – послышался женский вскрик, столь пронзительный, что принцу Георгу, который сейчас пребывал в состоянии немалого потрясения, с перепугу почудилось, будто человеческим голосом закричала истязуемая скрипка.
Конечно, скрипка была тут ни при чем – визжала женщина, которая раньше сидела на канапе, а теперь вскочила и нервно заходила по комнате, заметно припадая на правую ногу и топая, словно была обута не в шелковые туфельки, которые подобало носить придворной даме, а в солдатские сапоги. Принцу Георгу даже послышался звон кавалерийских шпор…
Согласно моде, на даме были пышные юбки с широкими фижмами, и она с досадою отшвыривала тяжелые складки шелка коленом, а с фижмами управлялась неловко, словно с неверно поставленными на корабле парусами.
Лицо ее было набелено и нарумянено, однако даже притирания не могли скрыть, что кожа имела нездоровый оливковый цвет и была преизрядно побита оспинами.
— Не может так больше продолжаться, слышите?! – вновь выкрикнула она, вперяя в Георга столь лютый взор чрезмерно больших для ее востроносенького личика глаз, что принц Голштинский сразу понял, откуда на самом деле подул ветер, опасный не только для императрицы Екатерины, но и для всего государства.
Вот она, всему причина!
Получалось, князь Барятинский не солгал…
Несколько минут назад, когда принц Георг в прихожей императорских покоев столкнулся с Иваном Барятинским, адъютантом императора Петра, и обратил внимание на его ошарашенный вид, а потом выслушал, какое тот получил приказание от своего господина, принцу почудилось, что кто‑то здесь сошел с ума. Либо он сам, либо адъютант, либо сам император. Потому что приказ гласил: немедля взять под стражу государыню Екатерину Алексеевну в ее покоях.
Несколько минут принц Георг тупо смотрел на Барятинского, потом выдавил:
— А после что с нею будет?
Князь только плечами пожал: как это, что будет? Неужто не известно, какая участь испокон веков назначена царицам, прогневившим своих венценосных супругов? Всяк слышал про Евдокию Лопухину, первую супругу Петра Алексеевича, деда нынешнего императора! Она жизнь провела в монастырском заточении. Похоже, внук, который прежде шел по стопам великого дедушки только в неумеренном курении трубки да винопитии, решил последовать его примеру и в отношении строптивой жены…
Барятинский беспомощно уставился на принца Голштинского и прислонился к стене, словно ноги отказывались его нести дальше. Конечно, он – адъютант его величества и по долгу службу должен не токмо голову за него в случае чего сложить, но и повиноваться беспрекословно всякому приказанию, однако же… Голову сложить – это сколько угодно, всегда пожалуйста, а исполнять безумные государевы распоряжения – увольте! Особливо те, которые отданы не им самим.
Он, князь Барятинский, да и принц Георг тоже были свидетелями свары, вспыхнувшей нынче, 24 мая[57]1762 года, за обедом. Обед был не простой, а парадный, на четыреста персон, и давался он высшим придворным чинам, а также иностранным послам. Причиной обеда была ратификация мирного договора с Пруссией. Договор вызвал общее недовольство, и многие за обедом силились делать хорошую мину при плохой игре, однако император Петр Федорович, который был помешан на всем прусском, пребывал в превосходнейшем настроении. Особенно оттого, что безвозмездно вернул императору Фридриху Восточную Пруссию, отвоеванную у него русскими войсками. Ну да, для друга ведь ничего не жаль!
Петр, желавший пить за здоровье Фридриха Великого, вдруг опомнился и предложил тост за императорскую фамилию. Все поднялись – кроме государыни Екатерины Алексеевны – и выпили стоя. Тут же Петр, заметивший непорядок и нахмурившийся, послал своего флигель–адьютанта Гудовича спросить, почему она не встала в знак уважения к его тосту. Екатерина ответила, что, коли императорская фамилия состоит только из ее мужа, сына и ее самой, она сочла церемонии излишними.
Выслушав сие, император побагровел и вторично отправил Гудовича к Екатерине Алексеевне, наказав передать, что она дура, ибо два его дяди, принцы Голштинские, здесь присутствующие, тоже относятся к императорской фамилии. И тотчас, боясь, что Гудович постыдится исполнять возложенное на него премерзкое поручение, Петр привстал и, глядя на жену, во весь голос закричал:
— Дура!..
Все пирующие так и замерли. Екатерина продолжала сидеть с приклеенной улыбкой, однако в глазах у нее блеснули слезы. Наконец она нашла силы заговорить и обратилась к сидевшему рядом камергеру Александру Сергеевичу Строганову с просьбой развлечь ее каким‑нибудь разговором. Строганов начал, запинаясь и чувствуя на себе недовольный взгляд императора, однако жалость к Екатерине Алексеевне взяла верх. Он был человек остроумный, краснослов, оттого оскорбленная государыня вскоре справилась со слезами и даже смогла улыбаться, пусть и с усилием.
Впрочем, никто более не чувствовал себя на пиру непринужденно, даже те, кто откровенно приходил в восторг от всякого императорского плевка или чиха. Все ощущали, что этой вспышкой дело не кончится, ибо очень уж злорадная, многообещающая ухмылка плясала на тонких губах Петра Федоровича.
И опытные царедворцы оказались правы в своих предчувствиях. В конце пира император объявил, что намерен удостоить некую даму высокой награды и чести. А впрочем, она этой чести вполне достойна, ибо и сама является особой достойнейшей и обладает массой непререкаемых достоинств. Тут Петр уже путался в словах, а у собравшихся началась сущая путаница в мыслях. Наконец императору подали орден Святой Екатерины, и он возложил его на некую неказистую, кривобокую и слегка прихрамывающую даму с недобрым, некрасивым лицом. В ней не было ровно ничего, на чем мог бы отдохнуть взор, кроме, само собой, высочайшей награды Российской империи, учрежденной для женщин. Сама нынешняя императрица Екатерина Алексеевна была удостоена ее, лишь когда официально обручилась с Петром Федоровичем. А тут вдруг какая‑то уродина!..
Уродиной‑то она, может, и была, но, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет. Для императора Петра, похоже, никого на свете не было ее краше, коли он не пожалел для нее наивысшего ордена. А потом, в своих покоях, когда скандализованные гости уже разошлись и остались только ближайшие приближенные императора, он пошептался с орденоносной страшилой и поверг собравшихся в ошеломление, заявив, что это только первый шаг. Нынче же Барятинский императрицу Екатерину арестует и поставит стражу в ее покоях. Потому что Петр намерен развестись с опостылевшей, распутной женой! А женится он вот на этом воплощении достоинств… Тут император ткнул пальцем в кривобокую даму.
