Книга Неприкасаемый - Джон Бэнвилл

Он неуклюже попытался обнять Данни, но тот добродушно двинул его бедром, и он, смеясь и кашляя, в распахнутом халате повалился на постель, крутя ногами как при езде на велосипеде. Данни Перкинс, качая головой, глазел на эту картину.

— Он страшный пропойца, верно, капитан Маскелл?

— Виктор, — сказал я. — Зови меня Виктор.

Скоро Бой, повернувшись к нам волосатым задом и, как ребенок, сложив под щеку ладошки, погрузился в пьяный сон. Данни заботливо накрыл его одеялом, и мы спустились на кухню. Данни, по-прежнему в ночной сорочке, налил в кружку остывшего чая, всыпал четыре ложки сахара и стал помешивать.

— Пересохло во рту, — сказал он. — Вчера вечером он заставил меня пить шампанское, а моя душа его не принимает. — Солнечное пятно переместилось с пола на стул и теперь заливало светом этого, широко улыбающегося широкоплечего немытого ангела. Он поднял глаза к потолку. — Давно его знаешь?

— Вместе учились в Кембридже, — ответил я. — Старые друзья.

— И ты тоже левак, как и он?

— Разве он левак?

Данни в ответ только тряхнул головой и фыркнул.

— А ты, — спросил я, — ты давно его знаешь?

Он ковырнул прыщик на руке.

— Видите ли, я певец.

— Певец! — воскликнул я. — Боже милостивый…

Он добродушно, не обижаясь, улыбнулся.

— Отец пел в церкви, — помолчав, сказал он. — У него был большой красоты голос.

Я покраснел.

— Извини, — сказал я.

Данни молча кивнул, принимая мои извинения как должное.

— Я получил место в хоре «Чу Чин Чоу», — продолжал он. — Там было замечательно. Так я познакомился с мистером Баннистером. Однажды вечером он стоял в машине у дверей зала. Ждал кого-то еще, но тут увидел меня и, значит… — Данни проказливо и немного грустно улыбнулся. — Романтично, не правда ли? — Ссутулившись, он задумчиво прихлебывал чай, заглядывая в светлые уголки своей памяти. — Потом началась эта треклятая война, и о подмостках пришлось забыть. — Какое-то время он еще пребывал в унынии, потом снова повеселел. — Однако мы еще позабавимся с этими курьерами, верно? Я всегда любил кататься на поездах.

Затем появился Ник. Пиджак в кричащую клетку, желтый жилет, в одной руке сложенный зонт, в другой мягкая коричневая шляпа.

— Ездил на уикенд в Молз, — объявил он. — Там был Уинстон. — Он недовольно взглянул на Данни. — Вижу, познакомились. Между прочим, Вик, тебя искала Крошка.

— Да?

Ник поглядел на чайник.

— Еще горячий? Перкинс, будьте любезны, налейте чашечку, а? Боже, моя голова. Пили бренди до четырех часов утра.

— Ты с Уинстоном?

Ник направил на меня один из своих презрительных взглядов.

— Он ушел спать, — ответил он.

Данни передал ему кружку с чаем, и, заложив ногу за ногу, Ник откинулся спиной к раковине, держа обеими руками дымящуюся кружку. Тихое утро, неяркое сентябрьское солнце и, как очень далекий мираж, безбрежные дали будущего; откуда они, эти мгновения нежданного счастья?

— Лео Розенштейн говорит, что до приезда остальных он долго беседовал с премьер-министром, — важно произнес Ник. — Похоже, несмотря на видимые неудачи, войну в воздухе мы выиграли.

— Ну что ж, недурно, — заметил Данни. Ник строго посмотрел на парня, но тот ответил нежной улыбкой.

Сверху спустился Бой и встал, качаясь, в дверях. Пояс халата по-прежнему развязан, но он все же надел обвисшие серые кальсоны.

— Черт возьми, Бобер, — произнес он, — ты что, был на костюмированном балу? Ни дать ни взять букмекер. Разве тебе не говорили, что евреям запрещено носить твидовые костюмы? По этому поводу есть закон.

— Ты уже набрался, — ответил Ник, — а еще нет и половины двенадцатого. И ради бога, надень на себя что-нибудь.

Бой, покачиваясь, сердито уставился на Ника пьяными глазами, потом что-то пробормотал и, спотыкаясь, вернулся наверх. Скоро мы услышали, как он там, пьяно ругаясь, швыряет вещи.

— Только послушайте, — сказал Данни Перкинс, качая головой.

— Будь добр, ступай уйми его, — попросил Ник, и Данни добродушно пожал плечами и, посвистывая и грохоча своими не по размеру большими башмаками, пошел наверх. Ник обернулся ко мне: — Ты говорил с Перкинсом о курьерах и прочем?

— Говорил, — ответил я. — Этот план действительно придумал ты?

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Да, а что?

— Так, просто интересно. Остроумный, если получится.

Ник недовольно фыркнул.

— Конечно, получится. Почему бы не получиться? — Он сел на стул Данни и обхватил голову руками. — Не мог бы ты заварить мне еще чайку? — слабым голосом попросил он. — Голова прямо раскалывается.

Я подошел к раковине и наполнил чайник. Запомнился момент: металлический блеск на никелированном боку чайника, сероватая струя в сточной трубе, а за окном над раковиной красные кирпичные зады домов на Бервик-стрит.

— Что от меня нужно Вивьен? — спросил я.

Ник мрачно усмехнулся.

— Думаю, старина, ты снова ее обрюхатил. — Чайник звякнул, стукнувшись о кран. Ник, ощерившись в улыбке, глядел на меня сквозь пальцы. — Или кто еще.

* * *

Итак, второй раз в жизни я ехал осенью поездом в Оксфорд, где предстояла трудная дуэль; прежде, до того как все началось, мне нужно было увидеть миссис Бобриху, теперь предстояла встреча с ее дочерью. Странно: я все еще относил Вивьен к Бревуртам. То есть она была дочерью, сестрой, а «жена» было словом, с которым я так и не смог окончательно смириться. Поезд двигался медленно и страшно вонял — интересно, откуда взялось представление о романтичности путешествий на паровой тяге? — к тому времени, когда до меня дошла очередь у окошка кассы, все места первого класса были проданы. В каждом купе группа военных, в большинстве солдат и сержантов, редко встретишь офицера, с сигаретой в зубах тоскливо глядящего в окно на проплывающие мимо залитые солнцем поля и луга. Я было устроился по возможности поработать — стал просматривать лекции о Борромини, надеясь уговорить Большого Бобра издать их отдельной книгой, но тут кто-то втиснулся на соседнее место со словами:

— A-а, достойный восхищения ученый, отрешенный от всего мирского.

Это был Куэрелл. Я не особенно ему обрадовался и, должно быть, это было видно, потому что он, с едва заметной довольной улыбкой скрестив руки и длинные паучьи ноги, откинул голову на спинку сиденья. Я сказал, что еду в Оксфорд.

— А ты?

Он пожал плечами.

— О, я дальше. Но там пересяду. — (Наверняка в Блетчли, с завистью подумал я.) — Как тебе работа, в твоем отделе?

— Прекрасно.