Книга Импровиз. Сердце менестреля - Владислав Русанов

Под конец глашатай приберег ритуальные вопросы, которые всегда завершали приговор, но раньше – по крайней мере на памяти Регнара – всегда зачитывались скороговоркой.

– Не согласится ли правитель Аркайла, благородный герцог Айден, помиловать преступника?

Его светлость ковырялся в носу, пока мать не толкнула его локтем под ребро, а потом испуганно завертел головой. С большой натяжкой его движение можно было воспринять как отказ.

– Не соблаговолит ли архиепископ Аркайла, его высокопреосвященство, благочестивый Гурвик, взять преступника под опеку Церкви и тем самым дать ему помилование?

Пастырь с таким негодованием замахал посохом, что едва не сбил с собственной головы лиловую скуфейку.

– Не найдется ли честная женщина, родившая подряд семерых сыновей, которая бы высказалась в пользу преступника и тем самым спасла его от казни?

Зеваки заволновались, переглядываясь, но никто не подал голос. И правда, откуда среди горожан взяться столь почтенной хозяйке? Здесь женщины давно уже столько не рожали. А селяне не приезжали в город разговляться – им было хорошо и в окружении ближайших соседей.

Ланс потряс головой и улыбнулся. Его, очевидно, развлекала эта забава. Во всяком случае, видимого нетерпения менестрель не выказывал.

– Не найдется ли честная девица, – напоследок провозгласил толстяк в желтом полукафтане, – готовая объявить этого человека своим мужем и тем самым спасти его от неизбежной смерти?

Толпа притихла. Все, в том числе и сам Регнар, уже давным-давно позабыли об этом старинном праве. С чего бы глашатаю так громко и четко выкрикнуть его? И почему взволнованно кусает губы Коэл? Маг-музыкант оглянулся на паперть собора. Братья-бароны из Дома Охряного Змея перешептывались. Эйлия альт Ставос подался вперед, а Мариза повисла у него на рукаве, буравя умоляющим взглядом. Прана Леаха хватала ртом воздух, как выброшенный на берег морской окунь, и явно намеревалась отдать приказ побыстрее заканчивать церемонии.

– Я! Я готова! – вдруг раздался прерывающийся от волнения голос.

Кто это кричал, Регнар не разглядел за спинами и затылками горожан.

Но по знаку капитана альт Террила двое стражников шагнули вперед и подхватили женщину под локти. Миг, и она стояла на помосте рядом с Лансом.

Невысокая, в простой одежде, белом чепце, носившем следы штопки. Округлое доброе лицо… И тут Регнар узнал Анне.

Из горла мага вырвался такой рык, что окружавшие его люди шарахнулись по сторонам. А он шагнул вперед, бездумно переставляя ноги, а ладонью вцепившись в рукоять шпаги и даже, кажется, вытащив ее до половины. Каким же он показал себя болваном!

Это все Коэл. Он и раньше слыл мастером выдумывать сложные многоходовки, как при игре в «королевские» шашки. Именно так капитан стражи вынудил Ланса согласиться на дуэль до первой крови с сыном браккарского посланника. Пошептался с Реналлой, и вот уже чувствительная девица возомнила себя спасительницей великого менестреля и помчалась уговаривать его не рисковать жизнью. Ланс, поговорив с ней наедине, тоже понапридумывал себе неизвестно чего. А что с него взять? Он всегда отличался влюбчивостью. Смазливое личико, тонкий стан, взгляд из-под полуопущенных ресниц и готово – пропал альт Грегор. А Коэл прекрасно знал слабости друга и пользовался ими. Для его же блага, конечно… Но все равно как-то неприятно. Нельзя же управлять человеком, дергая за ниточки слабостей! А тем более другом. Вот и сейчас наверняка Коэл, запретив Регнару вмешиваться в дело Ланса, донимать просьбами герцога и его необъятную матушку, сам действовал потихоньку и, как обычно, не задумываясь о мнении близких друзей и вообще не принимая во внимание чужие судьбы.

Сколь быстро не расступалась толпа перед Регнаром, все-таки из-за большой скученности маг-музыкант не мог двигаться быстро. Поэтому архиепископ Гурвик, стремительно прошагавший между рядами гвардейцев от паперти к эшафоту, опередил его. Сухонький старичок в лиловой мантии и лиловой же скуфейке бодро взбежал по ступенькам, пренебрегая подставленными ему руками стражников. Склонив голову, осмотрел менестреля, будто прицениваясь к коню на рынке. Потом Анне. Покачал головой. Откашлялся.

– Герцог Аркайла и епископат не смеют выступить против старинного, освященного веками обычая. Если сия девица… – он еще раз глянул на Анне с нарочитой подозрительностью, – … если сия девица решилась взять в мужья государственного преступника и тем самым спасти его от усекновения головы, так тому и быть! – Голос тщедушного старичка оказался зычным на посрамление глашатаю, который обиженно поджал губы.

Ланс оторопело крутил головой, не понимая, кажется, что происходит. Но пока иерарх говорил, до менестреля медленно дошло, что казнь отменяется. Он покосился на девушку. На его лице промелькнуло узнавание, потом презрение – как же, простолюдинка! – и, наконец, мрачная решимость. Что при этом происходило в душе альт Грегора, Регнар не мог, разумеется, знать, он лишь догадывался. Порывистый и торопливый в принятии решения Ланс в первый миг хотел отказаться от подачки. Что такое жизнь, когда на кону честь? Но при всей своей гордости, при всем упрямстве и неподатливости Ланс любил жизнь. Жизнь во всех ее проявлениях, будь то выдержанное бурдильонское вино или величественный восход солнца над морем, красивая утонченная женщина или парусник, стремительно уходящий фордевинд, скачущий конь или отточенное фехтовальное движение. Как менестрель ни бахвалился бы презрением к смерти, а уходить в небытие не хотел. По крайней мере не сейчас. Вот, может, потом, в старости, когда окончательно побелеют волосы, выпадут зубы, а кожа покроется морщинами… Следовательно, после недолгого размышления Ланс двумя руками вцепился в соломинку, которую протянула ему судьба. Он же не догадывался, что оказался невольным участником лицедейской постановки, выдуманной Коэлом.

– Венчание состоится немедленно! – продолжал архиепископ, постукивая посохом по доскам помоста.

Звуки гулко разносились над головами затаивших дыхание людей. На их памяти… Да что лукавить, даже на памяти их дедов и прадедов древний, забытый закон вспомнили впервые, да тут еще и случай какой! Казнь знаменитого менестреля. Будет о чем детям и внукам поведать.

Гурвик цепко – захочешь, не вырвешься – схватил Ланса и Анне за руки потащил их за собой к храму.

И вот тут собравшиеся на площади горожане наконец-то разразились приветственными криками. Орали кто во что горазд. Кто-то славил герцога, кто-то архиепископа. Но нашлись и те, кто выкрикивал хвалу Лансу альт Грегору и благодарил счастливую судьбу, что сохранила жизнь менестреля. Но чуткий слух Регнара различил в многоголосии толпы несколько выкриков: «Серебряный Барс!» И даже один, несмелый, быстрый, но довольно громкий: «Сапфирное Солнце!» Похоже, у баронессы Кларины остались в городе единомышленники.

Регнар изо всех сил пытался протолкаться к «живому коридору», чтобы окликнуть Анне, но не успел. Только перехватил на мгновение взгляд Анне. Девушка смутилась и отвернулась. Ланс же шагал, будто во сне, не глядя по сторонам и передвигая ноги, словно деревянная кукла-марионетка. Казалось, выпусти сейчас архиепископ его рукав, и менестрель будет шагать, пока не уткнется лбом в преграду.