Книга Фата-моргана - Евгений Шкловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поразило лицо Минчевского – все из углов и теней, морщинами изрезанное, словно с картины Эль Греко. Величественное. А улыбка – застенчиво-жалкая, извиняющаяся: дескать, вот учудил… Сразу не отпустили. Минчевский, проглотив кучу таблеток, отлеживался на казавшемся маленьким под его грузным телом диване, занимавшем большую часть комнаты (остальное пространство – стеллажи с книгами, много книг), а Олимпиада хлопотала на кухне, собирала на стол.
Потом довольно часто бывал у них, слушая рассказы Минчевского – про Север, про жизнь, про случайности, которые вовсе не случайности, а «производное их отношения к миру». Хирург по профессии, он много всего повидал и до лагеря, и после. Возле дивана на полу столбиком высились одна на другой пухлые общие тетради – многолетние записи, которые он вел, «отчет» (большая красивая рука нежно поглаживала коленкоровую обложку). И рассказывая, когда сидели у него в комнате, кивал на них, словно те должны были подтвердить его слова.
Почему вот только – он? Ведь были, наверно, и более близкие.
Хотя, возможно, не складывалось. Претензий у Минчевского было много. Чересчур. У каждого, с кем пересекался раньше или позже, обнаруживались какие-нибудь неприятные изъяны или огрехи – суд его был нелицеприятен и строг. «В человеке нет правды». Насчет «выше» – только намеки, но и без того понятно, что если опора, то только там. Похоже, выговориться надо было. «Как-нибудь дам почитать» (поглаживание тетради) – быстрый многозначительно-внимательный взгляд. Вроде как: дать-не дать?.. А осознает ли?
По всему, однако, выходило, что уже определился, дело за удобной минутой. Вкрадчиво-властный. Уже ощущалось как некое обязательство: приезжать, слушать… Вероятно, в скором времени читать… «Я вам доверяю». Если же долго не появлялся, то непременно раздавался звонок, глухой низкий голос: «Что-то вы нас подзабыли…» Или тихий голос Олимпиады: «Вы нужны Вацлаву…»
Так бы все и продолжалось по начерченному не им плану, если б однажды у кого-то в гостях не услышал скептическое: Минчевский? Весьма сомнительная фигура. Хирург хороший (был), характер невозможный, амбиции непомерные и… (пауза), не исключено, сотрудничал…
Слово такое – «сотрудничал». Оно-то и выросло вдруг стеной. Мало ли кто что сказал, этак можно про любого, даже и про того, кто сказал… Попробуй опровергни. Но сколько доводов против не находилось, слово все разъедало, как кислота. И потом, уж слишком строг, слишком требователен.
Так и сошло на нет – реже и реже стал бывать (раздражала вкрадчивая властность Минчевского)… Звонки еще были (не случилось ли чего?) – поначалу самого Минчевского, потом только Олимпиады (видимо, по его просьбе), но ими и ограничилось… Потом и вовсе.
Какие-то еще тени мелькали…
Странная фантазия: персонажи выходящие из тоннеля, из-за стен, облицованных мрамором, за которым жирные сырые пласты желто-коричневой глины. Из бегущей толпы людей. И туда же скрывающиеся. Эманация растревоженного сознания, подпавшего под власть каменных сводов. Теперь тревога меньше. Загадка загадкой, но уже понятно, что встречи могут стать частыми. Ночью снилось, как утром окликнут в метро, он подойдет, и они наконец-то поздороваются нормально, как действительно хорошо знакомые люди. Пожмут друг другу руки. Может, даже обнимутся и поцелуются. Толпа будет обтекать, как вода обтекает случайный большой валун. Столько лет не виделись! Какими судьбами! Дружеское похлопывание по спине, поглаживание по плечу. Шаг назад, чтобы получше рассмотреть: надо же!
А был ли мальчик?
Невысокая худенькая фигурка, время от времени маячившая возле их калитки. Узко посаженные глаза, длинный буратинистый нос. Егор. Проходя, поворачивал голову в сторону их двора, как бы высматривая. Любопытный. Стоило выйти на улицу – тут же и он, словно нарочно поджидал. Его дом был через два по той же стороне. «Вы в магазин? Можно я с вами?» Не запрещать же. «А я сегодня перелетел через руль, ехал по лесу и на спуске наткнулся на корягу. Бок до сих пор болит. Думал, ребро сломал». Однажды поздно вечером вышел с фонариком погулять в поле – темень, ни звезды. Внезапно шорох по сухой песчаной дороге, силуэт велосипедиста, «здравствуйте». Оказывается, любил кататься по ночам («Я всегда катаюсь в такое время»). Ночью он якобы лучше видит, чем днем. Фантазер. Катил рядом на велосипеде, поскрипывая цепью. «А вы читали?..» Так вот он, Егор, тоже умеет дышать под водой, ну не совсем дышать, а все равно может продержаться очень долго, минут пять-семь. Дольше никто не умеет среди мальчишек. Один раз даже думали, что утонул, хотели спасать. У него легкие необычные, не как у всех. И слух тоже. Он под водой слышит разные звуки, ну как рыба с другой перекликается, хотя говорят, что рыбы немы. Что-то вроде свиста, но не совсем, как бы звук от разряда тока. Так может быть? Это Егор у него спрашивал, может ли так быть.
Пятнадцать лет. С бабушкой жил. То ли друзей не было среди сверстников, что он к нему, взрослому, намного лет старше его человеку, тянулся, то ли зацепил его чем-то, пойди пойми. Не оттого ли, что как с ровней с ним разговаривал и не смеялся над его фантазиями? Высунувшись из-за забора, спрашивал: «А вы пойдете сегодня гулять? Можно я с вами?»
На следующее лето снимали дачу в другом месте – и парнишки там, понятно, не было, а через год к концу весны неожиданно звонок: «Здравствуйте, это Егор. Помните? Если хотите, можете жить у нас с бабушкой. Знаете, я научился водить автомобиль. Если хотите, могу и вас научить».
Надо же…
Забытая радость встречи! Почему-то все чаще горечь расставания, разлуки, иногда надолго, иногда навсегда. И вдруг – знакомое лицо. А казалось-то, что все, только память, мимолетное воспоминание, эфемерный образ… В метро так в метро. Тайна подземного царства. Духи тоннельной тьмы, проносящиеся желтые огоньки, которые нравилось считать в детстве, прижавшись лбом к прохладному стеклу автоматических дверей, прямо рядом с надписью: не прислоняться. Стиралась сначала приставка, потом суффикс и частица…
Не – слон – …
Исходное положение: стоя на коленях.
Выполнение: положить сплетенные пальцами ладони на пол. Положить голову (точки соприкосновения головы и пола – на расстоянии толщины двух пальцев от линии волос) в чашу, образованную ладонями. Выпрямить ноги в коленях, оттянуть носки и поднимать ноги не сгибая до тех пор, пока тело и ноги не займут вертикальное положение. Внимание на щитовидной железе. Находиться в позе от 30 с до 5 мин.
Терапевтический эффект: благотворно воздействует на органы зрения и слуха, на мозг, эндокринную систему, систему кровообращения, систему дыхания…
Первое, что он сделал, оказавшись в камере, это встал на голову (сиршасана — см. выше).
Он встал на голову прямо возле своей лежанки, подложив под нее на цементный пол дряхлую, сбившуюся комками внутри, дурно попахивающую подушку, и стоял так минут пять, вытянув кверху босые ступни. Потом осторожно опустил ноги и распрямился, приняв нормальное вертикальное положение (голова сверху), забрался на лежанку и сел с прямой спиной и скрестив ноги. Сидение продолжалось больше часа. К нему заглядывали, а он сидел и сидел, скосив глаза на кончик носа, слегка красноватого (в камере прохладно).