Книга Лишь пять дней - Джули Лоусон Тиммер

— Поверьте мне! Я была более жестокой, чем вы можете вообразить. Помните нашу первую встречу, этот взгляд, шипение? Это просто цветочки по сравнению с тем, о чем я толкую. Я ужасно вела себя с мужем на протяжении года. Отказывала ему. Говорила вещи, которые так хочется забыть! Но, к сожалению, Гентингтон не влияет на долговременную память. Или на память мужа. И после всего, через что я заставила его пройти, я ничего не могу предложить или сделать, чтобы уберечь его от боли.

Она сложила руки на коленях и замолчала. Гарри ничего не сказал, но трудно предположить, что не подумал.

Вздохнул.

— Люси с таким пониманием ко всему отнеслась! Она оставила своих друзей, окружение, красивый дом, переехав в крошечную квартирку. Говорила, что у всех бывают трудные времена. Я же лгал ей, говорил, что дела идут не так хорошо, как раньше, и я не могу выплачивать кредит за дом. Никогда не говорил, что сам во всем виноват, что именно я поставил семью в такое положение из-за выпивки и наркотиков. Я знал, что закусочную заберут, за две недели до события. И сбежал! Не хотел лицом к лицу встретиться с правдой, осознать, что натворил! Не мог смириться с тем, во что превратилась моя жизнь. Поэтому я соврал, что отправляюсь за молоком. И так и не вернулся. Оставил их там. Мою жену и дочь. Оставил Люси разгребать эту кашу в семье и на работе. Я звонил ей несколько лет назад. Люси. Плакал, как ребенок, практически полчаса, а она сидела на другом конце провода… Позволила мне хлюпать носом и стонать, пока я наконец не успокоился настолько, чтобы сказать, как я сожалею обо всем, что натворил. Попросил у нее прощения, а она сказала, что давно уже простила. Можете в это поверить? Я никогда не был достоин этой женщины! Каролина уже съехала. Люси сказала, что сначала спросит у дочери, а потом уже даст ее номер телефона. Сказала, если Каролина согласится, то сама мне перезвонит. — Мини-Дед Мороз уставился на свои крупные кисти рук, безвольно лежащие на коленях. — Но она так и не перезвонила. Это и был ответ на вопрос, хочет ли моя дочь слышать обо мне. Я отдал бы все на свете, чтобы поговорить с ней, умолять о прощении. Может быть, она бы придумала, как отомстить мне. Но вряд ли она станет это делать. Она уже взрослая. Ей двадцать три. Ей от меня уже ничего не нужно. — Он указал на фото на козырьке. — Это единственная фотография, которая у меня есть. Была в кошельке в ту ночь, когда я сбежал.

Мара закусила губу.

Гарри продолжил:

— Мысль о том, что я больше никогда ее не увижу, никогда не смогу сказать ей, как я раскаиваюсь, вызывает желание напиться. Напиться так сильно, чтобы забыть даже собственное имя и то, что я сделал с ней и ее матерью по собственной глупости. — Он шмыгнул носом, и Мара увидела, как слеза скатилась по щеке, оставив тонкий мокрый след. К ее удивлению, он достал из кармана рубашки аккуратно сложенный платок, промокнул щеку, потом уголки глаз. Потом посмотрел на фото и бережно поднял козырек.

Мара почувствовала, что и у нее наворачиваются слезы, и отвернулась к окну. Снова нашла глазами Лакс и, глубоко дыша, наблюдала, как она играет.

— Вчера я последний раз помогала в библиотеке. — Она приложила руку к окну, мечтая через стекло коснуться дочери, поправить ее волосы, извиниться. — Она так меня стыдилась! Том говорит, она справится! Но не думаю, что она должна это делать.

Она прижала ладонь к стеклу… Прощай…

Оказавшись у входной двери дома, Мара стала рыться в сумочке, пытаясь найти ключи, а Гарри делал вид, что изучает растения. Притворялся, что заворожен ими и не замечает этой возни. Через минуту, когда она пыталась попасть ключом в замочную скважину, он накрыл ее руку своей ладонью.

— Сколько вам осталось?

— Недостаточно, — ответила она, посмотрела на свою левую руку, которая медленно двигалась, и вспомнила, что случилось в душе, — или слишком. Как посмотреть.

— А как вы на это смотрите?

Мара выдохнула:

— Мне сорок два, а я уже на пенсии. Предполагала, что буду работать до семидесяти. Я больше не могу водить машину. Я ничего не помню, если не записываю. И когда я хочу посмотреть, как моя дочь играет с друзьями, я вынуждена красться туда, как шпион, скрываясь за тонированным стеклом такси, чтобы не унизить ее. Через год, а может, и быстрее я буду в инвалидной коляске. Придется нанимать эти особые машины для инвалидов, чтобы шпионить за дочкой в школе. Если, конечно, я еще буду помнить, когда перемена. Или о том, что у меня есть дочь. Может, я даже уже не буду здесь жить, — она кивнула в сторону дома, — к тому времени я, возможно, буду в санатории, сидеть в углу, уставившись в потолок, пребывая в полном неведении о существовании этого дома, семьи и того, что у нас состоялся этот разговор.

— Я буду вас навещать.

Мара коснулась пальцами его щеки.

— Я бы этого не хотела.

— Конечно, я знал, что вы так скажете. Вы не захотите, чтобы кто-то видел вас такой.

— Я не хочу быть такой. И не хочу, чтобы меня обслуживали. Кормили, причесывали, купали, — она содрогнулась, — я даже думать об этом не хочу.

— Не хочу хвастать. Но должен сказать, вы не заметили, что в моем присутствии вы расслаблены. И это всего за несколько дней. Вы позволяете мне помогать вам выйти из машины. Позволили поднять кошелек в тот день, помните? А сегодня, с этой… посудой. Вам не кажется, что так можно продолжать, лишь чуть увеличивая степень помощи? Пока вас перестанет беспокоить чужое участие. Даже родители, муж? Люди в санатории?

— Гарри, вы действительно имеете на меня влияние. Я размышляла на досуге, насколько эта неделя, что я провела с вами, изменила меня. Но этого не достаточно. Похоже, степень помощи сейчас — предел, через который я не смогу переступить.

— Старого пса новым трюкам не научишь.

Мара улыбнулась.

— Что-то вроде…

— Да.

— Позвольте задать вопрос. Чтобы немного уровнять наш счет.

Гарри засмеялся.

— Что ж, справедливо!

— Почему бы не написать Каролине письмо и не рассказать, что вы чувствуете? Что вы раскаиваетесь, вам жаль, и что вы хотите все исправить. Не думаю, что кто-то в подобной ситуации первым выйдет на связь, но вовсе не факт, что дочь ничего не хочет о вас слышать. Возможно, она ждет первого шага от вас.

— Я думал об этом. Даже пытался пару раз написать, но все закончилось слезами над бумагой. У меня нет вашей способности связывать слова в предложения. Мое сердце знает, что хочет сказать, но я не могу заставить его подобрать правильные слова.

— Понятно. А если бы вы могли написать ей письмо, вы бы хотели ей сказать больше того, что уже рассказали мне в машине?

Он подумал мгновение.

— Нет. Думаю, мой рассказ суммировал все происшедшее. Нечего добавить, кроме того, что я облажался, мне жаль, и я буду счастлив видеть ее, если она мне позволит! Если подарит еще один шанс. Конечно, я бы сказал это все не двумя предложениями и, возможно, лучше, чем сейчас. Но это основа.