Книга Блестящая партия - Вирджиния Хенли

В дверях гостиной показался Манчестер.

— Куда вы провалились, Сьюзен? Или вас, чего доброго, опять тошнит?

— Иду! — Сьюзен понизила голос. — Мужчины страшно нетерпеливы. — Она поцеловала сестру в щеку. — Не нужно чувствовать себя виноватой, Джорджи. Ты заслужила титул герцогини Бедфорд. Доброй ночи.

Вдруг колени у Джорджины ослабли, и она опустилась в кресло. «Но ведь Джон просил меня стать его женой, потому что любит меня». Эта сверкающая радость окутала ее своим мерцанием, и она в отчаянии ухватилась за нее. Мысли ее вернулись к той романтической ночи в Париже, когда он сделал ей предложение. «Уоберну нужна хозяйка политического салона. Никакая другая леди, по моему мнению, не отвечает полностью моим требованиям. Вы интересуетесь политикой не меньше, чем я… Моим старшим сыновьям на самом деле мать не нужна, но вот младшему она нужна, и даже очень… Мне меньше всего хотелось бы, чтобы вы снова страдали из-за сплетен».

Джорджина почувствовала, что сердце ее сжали холодные как лед пальцы. Она вздрогнула. «Джон ничего не сказал о своей любви. Он поцеловал меня в лоб». Радость ее развеялась как дымка и уплыла прочь. Счастье ее разбилось на тысячу осколков.

— А мы-то тебя ищем. — Шарлотта прибавила света в лампе. — Чего это ради ты сидишь здесь в темноте?

Джорджина не отвечала, потому что в горле у нее застрял комок. В дверях показался Джон, и она увидела на его лице выражение тревоги.

Шарлотта взяла ее за руки и заставила встать с кресла.

— Все уехали… наконец-то! Давай я отведу тебя наверх, Джорджи.

Проходя мимо Джона, Шарлотта прошептала:

— Нервы… обычно для новобрачной… Я о ней позабочусь.

Сестры поднялись вверх по лестнице, потом свернули в сторону той части дома, которая была отведена гостям и где была приготовлена спальня для молодых. У Джорджины дрожали ноги, и она опустилась на кровать.

— Что-нибудь случилось, детка? — заботливо спросила Шарлотта.

Джорджина молча покачала головой.

Вошла горничная Ленноксов, чтобы помочь новобрачной раздеться, но Шарлотта отпустила ее, любезно поблагодарив. Когда сестры остались одни, она проверила, приготовлены ли чистые полотенца и прочие туалетные принадлежности, и задернула на окнах тяжелые занавеси.

— Давай я помогу тебе снять свадебное платье, — ласково сказала Шарлотта.

Словно в тумане Джорджина переоделась с помощью сестры в белую ночную рубашку и принялась расчесывать волосы.

— Ты боишься, Джорджи?

Их глаза встретились в зеркале.

— Не нужно бояться. Джон очень тебя любит.

Глаза Джорджины наполнились слезами, и Шарлотта быстро подошла к столику, где стояли графины. Она отодвинула вино и взяла бренди.

— Детка, ты волнуешься из-за пустяков. Выпей бренди, а Джон позаботится обо всем остальном. Хорошо?

Джорджина кивнула, но Шарлотта видела, что она по-прежнему погружена в глубокие размышления. Шарлотта не знала, что еще здесь можно сделать, поэтому вышла и тихо закрыла за собой дверь.

Наверху лестницы она столкнулась с Джоном.

— Боюсь, что ее счастливое, оживленное настроение совершенно переменилось. Это нервы. Я убедила ее, что волноваться ей не из-за чего. Доброй ночи, Джон.

Услышав, как открывается дверь, Джорджина вздрогнула. Он вошел, и ею овладело смятение. Конечно, в мире не существует большего унижения, чем необходимость высказать благодарность тому, кто считает, что он обязан выполнять свой долг.

Джон снял фрак, жилет, развязал и снял шейную косынку и подошел к Джорджине. Заметив несчастное выражение ее лица, он почувствовал, что что-то произошло, причем произошло еще до того, как они с Шарлоттой нашли Джорджину сидящей в темноте. Джон знал, что последним человеком, с которым разговаривала жена, была Сьюзен, и заподозрил, что причина столь внезапной перемены ее настроения заключается, видимо, в том, что сказала ей сестра.

Джорджина выглядела такой невозможно юной, что ему стало тревожно. Он понял, что в данный момент кажется ей очень старым.

— Джорджи, что с тобой? Ты боишься?

Она широко раскрыла глаза и нерешительно покачала головой.

Джон улыбнулся, чтобы успокоить ее:

— Джорджи, это вполне естественно — испытывать страх… Думаю, любая новобрачная чувствует себя именно так в свою первую ночь. Что тебя тревожит, дорогая? — ласково спросил он.

Джорджина энергично помотала головой.

Джон заметил нетронутый бокал с бренди на столике. Хотя он понимал, что добрый глоток пошел бы ей на пользу, но бренди, наверное, слишком крепко для нее.

— Не хочешь ли вина, Джорджи?

И снова она покачала головой.

— Может, тебе лучше лечь? — предложил он.

Увидев, что она колеблется, он притушил лампу, так что теперь комната почти погрузилась в темноту. Джон обрадовался, когда Джорджина медленно встала, подняла одеяло и скользнула в постель. Он вынул запонки и сел на кровать. Его молодая жена, которая сидела, прислонившись к огромным подушкам, казалась маленькой и хрупкой.

Он обхватил руками ее плечи и привлек к себе, чтобы поцеловать в лоб. Едва его губы коснулись ее лба, как она напряглась. «Она думает о Френсисе. Нужно дать ей время… Я должен быть терпеливым».

Джон улыбнулся, глядя ей в глаза.

— Сегодня ты к этому не готова, Джорджи?

Губы ее задрожали, она с трудом сглотнула и прошептала:

— Да.

— Я понимаю, правда понимаю. Поспи.

И Джон, заботливо подоткнув вокруг нее одеяло, отошел, погасил лампу и опустился в мягкое большое кресло.

Глава 27

Джорджина открыла глаза и поняла, что уже утро. Кто-то раздвинул шторы, и в комнату вливался солнечный свет. В этот момент она все вспомнила, и ее глаза устремились на кресло. Оно было пусто, и сердце у нее упало.

Джон ушел! И это ничуть не удивительно. Всякий уважающий себя новобрачный, которому пришлось провести брачную ночь в кресле, уже был бы за много миль от своей спальни!

Дверь отворилась, и вошел Джон с подносом в руках.

— Доброе утро. Я подумал, что ты с удовольствием позавтракаешь в постели.

Джорджина села, прислонившись к подушкам.

— Вечером я вела себя отвратительно… Прости меня, Джон.

— Вздор.

Он поставил поднос перед ней и уселся на кровати. Ее зеленые глаза восхищенно блеснули.

— Какой ты участливый человек. Гордоны никогда не притязали на такие качества.

Джон поднял серебряные крышки с трех блюд.

— Господи, да мне никогда не съесть всего этого!