Книга Дневник его любовницы, или Дети лета - Карина Тихонова

— Скинь свое мнение на мой сайт с пометкой «для Саши», — попросил я.

— А-а-а! — догадался издатель. — Молодой и начинающий?

— Вот-вот, — ответил я.

— Не мог отказать? — продолжал дедуктировать издатель. — Попросили через хороших знакомых и все такое прочее?

— Ты просто ясновидящий, — ответил я.

Издатель фыркнул.

— Черт с тобой, сделаю. Только я припечатаю пожестче, лады?

— Лады.

— Нечего молодому человеку зря время терять. Нет у него дарования книжки писать, пускай переключится на что-то другое. Общественно полезное.

— Вот так и напиши, — сказал я.

— Сам не мог сказать? — поинтересовался издатель.

— Мое мнение не считается авторитетным.

— Да ну? — не поверил издатель. — Почему?

— Сам знаешь, — ответил я. — Интриги, профессиональная зависть к молодому таланту и тому подобное…

Издатель громко вздохнул.

— Ох, уж эти мне самолюбивые таланты, — сказал он. — Знаешь, что плохо? Чем меньше таланта, тем больше самолюбия. Ладно, выручу. Но больше мне подобных опусов не присылай.

— Никогда, — пообещал я твердо.

— Теперь о главном.

Я внутренне подобрался. Знаю, что он сейчас спросит, но не знаю, что ему ответить.

— Когда ты закончишь свой роман?

Вот оно. Этого вопроса я и опасался. Мой роман застрял на двести восьмидесятой странице, и вытащить его оттуда не суждено.

Что ж, это в какой-то степени роднит меня с Диккенсом. Приятное родство, черт возьми.

— Антон! — позвал издатель. Я вздрогнул и пришел в себя.

— Марк, я не знаю когда.

— Ничего себе, — возмутился издатель. — Как это понимать?

— Я завис, — объяснил я как мог.

— Что значит «завис»?

— Ну, не идет книга дальше. При всем моем желании не идет.

— На какой странице ты завис? — спросил издатель.

— На двухсот восьмидесятой.

Издатель облегченно вздохнул.

— Ну, это пустяки. Еще сорок-пятьдесят страниц максимум…

— Не идут они у меня, — повторил я. — Эти сорок-пятьдесят страниц.

— Могу подсобить, — предложил издатель. — Присылай то, что смог наваять, я посажу за компьютер своего редактора… Парень способный, твои книжки наизусть знает, сможет дописать в нужном литературном ключе и нужным литературным языком. Ты только набросай вкратце развязку.

Я снова вытер левой рукой испарину на лбу.

— Марк, ты же знаешь, я против таких подтасовок.

— А что прикажешь делать, если ты «завис»? — язвительно осведомился издатель. — У меня, между прочим, не богадельня! У меня, между прочим, плановое производство! У меня договор с типографией, и книжка твоя там значится! И предоплата, между прочим, произведена! Ты что, с неба упал?

Я почувствовал стыд за свою беспомощность. Действительно, почему мои проблемы должны выбивать из привычного ритма жизнь других людей?

— Марк, я постараюсь, — сказал я тихо.

— Не слышу! — громыхнул издатель, как олимпийский небожитель.

— Я постараюсь! — ответил я громко, собрав в кулак все свои силы. — Сяду и допишу!

— Вот так! — поддержал издатель с энтузиазмом. — Это уже деловой разговор! А то раскис, расклеился, у него горлышко болит, он не в силах конец дописать! Что б я этого больше не слышал!

— Хорошо, — ответил я послушно.

— Допишешь роман — и гуляй до августа. В конце сентября у нас по графику новая книга. До нового года должна уже выйти. Ты все помнишь?

Я не помнил ничего, но информацию воспринял.

— Я все понял, — ответил я, изменив формулировку.

— Вот и славно. Ладно, не буду тебя отвлекать. Сброшу на твой сайт рецензию, только на резкость не обижайся.

— Не обижусь, — ответил я. И позвал:

— Марк!

— Ау, — откликнулся он.

— Какое сегодня число?

Минуту длилось изумленное молчание. Потом издатель выпал из комы и негромко сказал:

— Ничего себе…

— Я на даче, — поторопился я с объяснениями. — Закопаться в глуши, общаться не с кем, вот и потерялся во времени…

— А ты телевизор иногда включай, — посоветовал Марк. — Тогда не потеряешься.

Я разозлился:

— Так ты ответишь, какое сегодня число, или мне телевизор включить?

— Двадцать девятое июня, — ответил издатель и разъединил связь.

Я вернул трубку обратно на тумбочку.

Двадцать девятое июня!

Интересно, это много или мало? Сколько времени я уже без пищи? Неделю? Десять дней? Больше?

Не помню.

Тем не мене, звонок издателя оказал на меня самое благодатное влияние. Голова немного прояснилась, я вылез из кровати и направился к кабинету.

Идти было тяжело. Меня водило из стороны в сторону, как пьяного, ноги ослабели до такой степени, что несколько раз подламывались, и я больно бился коленной чашечкой о твердый паркет.

Все же до кабинета я кое-как дополз.

Уселся за стол, краем глаза зацепившись за кожаную тетрадь, лежавшую на прежнем месте. Торопливо отвел взгляд и включил машину.

«Пентюх» начал грузиться с привычным скрежетом, которое я почему-то воспринял, как радостное. Застоялся мой старый конек-горбунок.

Я ждал конца загрузки и с тоской ощущал пустоту в голове.

Нет, ничего у меня не получится. Сегодняшний день не добавит к имеющимся двумстам восьмидесяти страницам ни одного печатного символа.

«Пентюх» заморгал единственным взглядом монитора и озабоченно спросил:

— Кто это?

— Это я, твой хозяин, — ответил я. — Не узнал?

Монитор слегка затуманился. «Пентюх» пытался сообразить, как вести себя с незнакомым человеком, называющим себя его хозяином.

— Почему же ты ничего не пишешь? — задал он каверзный вопрос.

— Не пишется! — ответил я горько. — Совсем не пишется!

— А хозяин писал! — торжествующе припечатал мой старенький компьютер. — По пятнадцать станиц в день писал, вот! И не прикидывайся, что ты — это он. Я хозяина сразу узнаю. По почерку.

Я понурился. Если уж меня не узнает мой старый добрый «Пентюх», значит, дело почти безнадежное.

Я выдвинул правый ящик стола, поворошил стопку фотографий, которые передала мне странная женщина по имени Наталья Ивановна. Обнаружил под ним то, что искал. Олину пудреницу, забытую женой в прошлый приезд. Вытащил из ящика почти плоскую квадратную коробочку, открыл ее и поднес к лицу. Увидел страшного небритого человека с осунувшимся потемневшим лицом и воспаленными кровавыми глазами. Уронил пудреницу, обхватил руками голову.