Книга Отважный муж в минуты страха - Святослав Тараховский

Боже, чего там только не было — полный испуг! В первых строках банальная вырезка — 10 кг, три судака, сыр трех сортов, сырокопченая колбаса «Столичная» — три батона, три торта «Киевский», конфеты «Мишка» и «Ну-ка, отними» — по кило, коньяк «Греми» — ящик, водка «Пшеничная» — ящик; далее следовали чудеса: икра черная и красная, белужий бок, лососина, шпроты, буженина, крабы, а также спаржа и артишоки — о последних двух наименованиях Саша только слышал, никогда их не видел, тем более не едал, но из-за престижности звучания отказываться от них не стал. Смутившись, рассыпался в благодарностях, в невозможности оценить душевную щедрость, но за все свое высокое волшебство красавица Галя попросила только одно: папе — нежный привет.

А потом — состоялось!

«Александр Григорьевич, согласны ли вы?..» «Светлана Игоревна, согласны ли вы?..» Саша в темной паре и Светлана в строгом белом платье — никакой фаты и прочего пошлого флердоранжа, обменялись кольцами, расписались, вместе с Орлом и Викой, в похожей на амбарную книге бракосочетаний и приложились друг к другу губами. (Орел вполоборота отвернулся, никто этого не заметил.) «Именем Союза Советских… объявляю вас мужем и женой!» — провозгласила милая молодая женщина с красной лентой через плечо, и с антресолей грянул вечный Мендельсон в живом исполнении — юная скрипачка, мечтавшая оказаться на Светланином месте, и зрелый пианист, талант, изгнанный из приличного оркестра из-за сизого носа и слабости. Торжественность минуты достала родителей: Игорь Петрович улыбался, как Буратино, но кончиком пальца сбросил со щеки каплю, мама Зоя приложила к глазам платочек. Последовали цветы, и в боковой комнате для поздравлений ахнуло и брызнуло первое шампанское (поскольку главный зал ЗАГСа потребовалось освободить для следующей брачующейся пары, кавказца и блондинки). Последовали снятый лимузин «Чайка», дорога к новому дому и ощущение полного улета, которое, подумал Саша, обнимая молодую жену, невозможно ни в Иране, ни где-нибудь еще, а возможно только на родине, в родном кислороде, среди дорогих и близких людей.

Потянулись гости, многолюдные, половодные, праздничные, с охами-ахами по поводу события и поздравлениями. Дверь новой квартиры распахнули, как душу, и, казалось, навечно, на всю жизнь, лифт на пятнадцатый этаж ползал со смехом и перегрузкой. Саша и Светлана, стоя на площадке, принимали рукопожатия и подарки, целовались с гостями и слегка уставали от счастья.

Толя Орел бессознательно перемещался по квартирному ограничению, посматривая то на роскошный накрытый стол, то на прибывающих гостей, то на дальний, беспредельный пейзаж жизни, открывавшийся с лоджии пятнадцатого этажа; он был рассеян, плохо понимал, зачем притащился на эту пытку, зачем вообще согласился быть свидетелем, и подумывал о том, чтобы незаметно уйти. Раздумья были прерваны Сашей; улучив момент, он затянул Толика на кухню, плеснул ему и себе по полета виски в высокие стаканы и предложил выпить аперитив. Толя выпил — выпивка была как раз тем медицинским средством, что было ему сейчас нужно. «Старик, — сказал Саша, — у меня просьба: возьми в руки этот бардак, будь тамадой». Анатолий замотал головой — нет. «Будь, — повторил Саша, — ты самый умный и энергичный, тут не на кого больше положиться, а без тамады это будет пьянка и деревенский кошмар. Выручи. Давай. И Светка очень хочет, чтоб ты был. Да, Свет?» Светлана, как в плохом детективе, оказавшаяся к разговору в кухне по какой-то малой столовой ерунде, на ходу невнятно закивала головой и быстро покинула друзей… «Вот, видишь. Давай, старик. Можешь нести все что угодно; стихию, главное, обуздать и возглавить. А, старик, по-горбачевски, давай!» «Все что угодно? — переспросил Орел и прищурился. — Ладно, муж, давай, но чтобы потом без обид».

Расселись, как от века положено традицией: во главе стола молодые и счастливые, пообочь от них — свидетели: рядом с Сашей Вика, рядом со Светланой странновато улыбавшийся Орел, а за ними, крест-накрест, симметрично, по двум сторонам — немолодые, но тоже, как им положено, счастливые папы и мамы: Игорь Петрович с Полиной Леопольдовной и Григорий Ильич с Зоей Ильиничной; далее по эллиптической окружности огромного раздвинутого стола пристроились друзья и прочие приглашенные — кто как попал. Симметрию родителей нарушал лишь дед Илья, белой своей головой и величественной фигурой создававший красочный перевес на Светланиной стороне.

Мужчины пальнули шампанским, Наташе Кучиной плеснули на светлую юбку — коротко взвизгнув, она умолкла, потому что уважала момент. И тогда Анатолий встал. Спокойный, как полуубитый солдат.

Недолговечна тишина с налитыми бокалами; миг сей краток, но священен. Стыли улыбки гостей, фокус прыгал: с Орла на молодых и обратно.

— Позвольте мне, — сурово сказал Анатолий, — как тамаде, утвержденному парткомом, профкомом и администрацией… Три главных кирпича в основе здания жизни. Рождение, любовь, смерть. Первый и третий даются нам бесплатно, сами по себе, за второй надо бороться. Бороться и побеждать. Или проигрывать… Предлагаю выпить за любовь, которая торжествует, которая…

«Толька — классный тамада», — мелькнуло у Саши.

— Горько! — зычно гаркнул кто-то с галерки.

Призыв был хором подхвачен, тост сбит в полете, как излишний, всем и так все было ясно, последовал, под нарастающий ор и аплодисменты, поцелуй молодых, всеобщее чоканье и выпивание — свадьба сошла с места, вырулила и самостийно покатила по наезженной дороге.

Анатолий глотнул шампанского и опустился на стул.

Рядом была сияющая, разгоряченная поцелуем и жаром большого события Светлана, рядом гуляла свадьба, на которой он был назначен главной фигурой, на которой он был чужим.

Вдруг почувствовал, как ее узкая ладонь на мгновение накрыла и стиснула его пальцы; ладонь тотчас отдернулась, исчезла, но ощущение пожатия и прикосновения осталось, будто ожог. Что это? Сердце упало, с трудом зацепилось за ребра и поскакало вновь. Что это?

Никто ничего не заметил. Светлана давно отвернулась к Саше; оба были заняты праздником и друг другом. «Зачем это? — вертелось у Орла в голове. — Что означает? Простая благодарность за то, как я держусь? За то, что выступаю тамадой? Ничего не значит?» — как часто ничего не значат женские знаки, которые кажутся мужчине такими многозначительными? Может, это тайный аванс, намек на будущее? «Нет, конечно, ничего это не значит», — сказал себе Орел, но тотчас решил, что какой-то хороший смысл это все-таки имеет, потому что среди праздничной мишуры, грубого хохота и отвлекающих поцелуев она вспомнила, подумала о нем, значит, не все для него безнадежно, надо и дальше бить в одну цель.

«Толя — настоящий мужчина, друг и душевный человек», — вот о чем подумала Светлана.

А Орел, словно включившись в тайную игру, нарочито не смотрел на нее; вспомнив, что он тамада, вскочил, вышел из-за стола и, как профессиональный хозяин застолья, пустился за спинами гостей в свободное плавание по комнате. «Товарищи гости, — крикнул он, — есть мнение, что пора выпить за тех, кто произвел на свет виновников сегодняшнего нашего торжества!» Тост охотно поддержали, родители благодарно раскланялись, все выпили и, снова крикнув: «Горько!», призвали молодоженов к повторному подтверждению любви.