Книга Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Знакомая чашка со снегирями, до краев залитая свежим кипятком, курилась паром на краю стола, над верхним краем газеты вился сигаретный дымок. Запах дешевой отечественной сигареты напоминал вонь тлеющего сушеного навоза, но по сравнению с тем, чем попахивало в только что покинутом коридоре, даже он казался приятным, как аромат французских духов.

Толкнув тяжелую, обитую железом дверь, полковник Губанов вышел на крыльцо и с удовольствием окунулся в яркий солнечный свет, чириканье воробьев и шлепки падающей в осевший ноздреватый снег капели. Счастливо, без ущерба для своих желтых замшевых ботинок миновав затопленную стоянку, он зашагал обратно через парк – по боковой дорожке, потом по центральной аллее к воротам и прочь из этого гиблого, пропитанного болью и страхом смерти места, на волю – уж какая она ни есть, а все-таки лучше, чем тюрьма или больница.

Тяжелый, солидный, как крейсер, «майбах», сверкая хромом и черным лаком, дожидался его на прежнем месте. Олег Степанович открыл дверцу и опустился на переднее сиденье. Водитель сразу запустил двигатель и мягко тронул машину с места.

– Ну? – послышалось с заднего сиденья.

– Все в порядке, Рудольф Витальевич, – обернувшись через плечо, сказал полковник. – Настолько, насколько это вообще возможно в нашей ситуации.

– Подробнее, – потребовали сзади.

– Слушаюсь, – сказал полковник и стал излагать подробности.

* * *

Оставшись в одиночестве, небритый санитар отчего-то сразу раздумал чаевничать. Вынув из кармана своей бледно-зеленой медицинской робы мобильный телефон, он быстро набрал текстовое сообщение. «Полковник ФСО Губанов Олег Степанович», – гласило оно. Отправив сообщение адресату, санитар длинно зевнул, встал из-за стола и открыл дверь подсобки.

– Выходи, – сказал он обнаружившемуся там человеку в такой же, как у него, униформе. – Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!

– А… э… – многозначительно замялся тот, поднявшись с кушетки, на которой до этого с удобством возлежал.

– Конечно, – сказал человек в темных очках и снова зевнул, протягивая собеседнику тысячерублевую купюру. – Уговор дороже денег. Получи и распишись.

Сунув деньги в карман, настоящий санитар занял свое законное место за столом и принялся хозяйничать: не вставая, дотянулся до раковины, сполоснул чашку со снегирями, набрал в электрический чайник воды и включил его в сеть. Пока он этим занимался, Глеб Сиверов снял надетую поверх джинсов и свитера медицинскую униформу и натянул куртку. Перед тем как застегнуть «молнию», он вынул из наплечной кобуры пистолет и проверил обойму. Стрелять в кого бы то ни было он не собирался, да и обойма, все это время вместе с пистолетом находившаяся у него под мышкой, вряд ли могла куда-то подеваться. Но трудился он не напрасно: характерный металлический звук привлек внимание уже уткнувшегося в спортивную газету санитара, и тот, подняв глаза, как завороженный, уставился на пистолет.

– Физкультпривет, – убирая оружие в кобуру, сказал ему Глеб. – Будь здоров, не кашляй. И поменьше открывай рот. Время нынче самое гриппозное, того и гляди, проглотишь какую-нибудь бациллу. А то и что-нибудь похуже.

– Знал бы – содрал вдвое дороже, – сказал санитар.

Не видя больше пистолета, он заметно успокоился.

– Да, бизнес – дело тонкое, – посочувствовал ему Глеб, – никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Но ты не расстраивайся, вспомни лучше про Золотую Рыбку. Как она старуху-то, а?

Издав неопределенный хрюкающий звук, санитар закрылся газетой. Глеб не стал ни повторять угрозу, ни придавать ей более конкретный характер: собеседник и так все отлично понял и усвоил, а хорохорился исключительно по привычке, чтобы показать, что и санитар больничного морга может быть достаточно крутым парнем. Выглядело это, если вдуматься, смешно и грустно, но, к счастью, никоим образом не касалось Глеба. Поэтому вдумываться в санитара он тоже не стал, а просто толкнул дверь и вышел на улицу.

Яркий солнечный свет больно ударил по усталым глазам даже сквозь темные стекла очков. В воздухе была сильная болтанка, и по пути из Челябинска Глебу удалось урывками подремать всего пару часов. Пока он шел по больничному парку, мысли его почему-то навязчиво крутились вокруг обгорелого трупа, что лежал сейчас на холодном, обитом оцинкованной жестью столе в прозекторской. Это был какой-то неопознанный, никем не востребованный бомж с подходящим диагнозом; с приведением его прикуса в соответствие с зубной картой Федора Филипповича наверняка пришлось повозиться, да и сама инсценировка аварии была делом трудоемким. И сейчас, старательно глядя себе под ноги, чтобы было не так больно глазам, Глеб мысленно благодарил судьбу в лице его превосходительства за то, что не пришлось возиться еще и с этим.

Выходя за ворота, он обернулся, но на крыльце морга все еще никого не было. Глеб перешел улицу, открыл машину, уселся за руль и первым делом налил себе крепкого черного кофе из предусмотрительно прихваченного на одной из конспиративных квартир термоса. Все, что он успел сделать по возвращении в Москву, это связаться с генералом, забрать со стоянки машину и приготовить кофе. На то, чтобы побриться, не говоря уже о свидании с женой, времени не нашлось. Да оно, пожалуй, и к лучшему: щетина придала достоверности создаваемому образу больничного санитара, а Ирина все равно была на работе. И потом, долгие проводы – лишние слезы; он еще не закончил дело, и расслабляться в обществе любимой женщины просто не имел права.

Да, повозиться пришлось, и это, судя по всему, был еще далеко не конец. Хлебнув кофе, Глеб на секунду прикрыл глаза, но тут же снова их открыл: в темноте под сомкнутыми веками опять, как минувшей ночью в самолете, кровавой каруселью завертелись лица, места и события, которыми были до предела насыщены последние недели. Тактико-технические данные «Черного орла», патронташ Зарецкого, шампунь Кравцова, водитель Ромашина, заснеженный, пропахший заводскими дымами, все еще судачащий о недавнем взрыве метеорита Челябинск, гусеницы, катки, торсионы, перестрелка у подъезда – все это подстерегало, ждало, так и норовя навалиться со всех сторон, стоило лишь на секундочку расслабиться. И Глеб знал, что конца этому не будет, пока он не поставит в деле последнюю точку. А до нее, как он чувствовал, было еще очень далеко.

В отдалении над крышами старых четырех– и пятиэтажных домов поблескивали сусальным золотом купола не так давно возведенного храма. Глядя на них, Глеб почему-то вспомнил, что сейчас в самом разгаре Великий Пост, и криво улыбнулся. Откровенно говоря, он не знал, что ему надлежит в связи с этим думать, но догадывался, что ничего приятного и жизнеутверждающего не придумает – не та у него профессия, не тот образ жизни, чтобы на старости лет становиться набожным и на что-то рассчитывать.

Отведя глаза от увенчанных крестами куполов, он увидел припаркованный у обочины на противоположной стороне улицы роскошный черный «майбах». Архитектуру часто сравнивают с застывшей музыкой; для Глеба Сиверова архитектура православных храмов уже давно стала застывшим, материализованным в камне, дереве и кровельной жести упреком. Не то чтобы смотреть на «майбах» было намного приятнее, но эту музыку он, по крайней мере, понимал и мог, что называется, читать с листа, не отвлекаясь при этом на мысли о неприятностях, поджидающих его в загробной жизни.