Книга Добро пожаловать в мир, малышка! - Фэнни Флэгг

— Нет. Ты в самом деле городская девочка, да? Змеи зимой впадают в спячку.

— Я не сяду на нее, не разбужу?

— Нет, ты в полной безопасности.

Они посидели, послушали пение ручья.

— У нас была маленькая ферма в десяти милях от города, и отец говорил: «Как только человек отрывается от природы, он попадает в неприятности». Разумеется, он был прав, но в то время я этого не понимал. Тогда я считал его старомодным, консервативным чудаком, глупым, неотесанным мужланом. Мне не терпелось стряхнуть с ботинок пыль глубинки и рвануть в большой город. Увидеть мир, стать знаменитым. Но когда я здесь, я каждый день о нем думаю. И понимаю, что у моего старика, который, казалось бы, ничего из себя не представлял, была жизнь, о какой только может мечтать человек. Он не был жесток ни с одной живой душой, поднимал детей, любил жену и обрабатывал землю.

Говард погрузился в воспоминания:

— Он о себе много не рассказывал. Но сразу после Пирл-Харбора я приехал домой погостить, прежде чем опять отправиться воевать, и мы с ним пошли прогуляться за ферму. Заговорили про войну, и он рассказал мне такое, чего я не знал, — это случилось с ним в Первую мировую. Однажды ночью он сидел в траншее один, ждал, когда его сменят, и вдруг услышал какой-то звук и увидел ползущего к нему немецкого солдата. Он сказал, что, увидев немецкую форму, так испугался, что закрыл глаза и нажал на спусковой крючок. В следующий миг парень свалился прямо ему на голову. Он попал ему в шею. Папа сказал, это был просто мальчик, лет шестнадцати-семнадцати, не старше, и напуган был не меньше, чем он сам. Мой старик просидел с ним всю ночь, пока мальчик не истек кровью, и ничего не мог сделать, только держать за руку и пытаться успокоить.

Они не понимали один другого, но проговорили всю ночь. Единственное, что ему удалось понять, это что мальчика звали Вилли. И перед самым рассветом мальчик позвал маму и умер, держа моего старика за руку. Тогда впервые я видел, как он плачет. Он оплакивал какого-то мальчишку, которого убил больше двадцати лет назад. Но… я был так возбужден, полон энтузиазма и желания попасть на войну, что ни о чем другом не мог думать и спросил только, получил ли он медаль за то, что убил немца. Он сказал: да, получил медаль, но первое, что он сделал, сев на корабль, плывущий к дому, это выбросил ее за борт. Он сказал: в войне нет героев, есть только выжившие. В то время я не понимал, о чем он толкует, пока сам не увидел всех прелестей войны. И много лет спустя, когда он умирал, — он пролежал несколько дней в коме, — я сидел у его постели и держал за руку, и вдруг он открыл глаза и улыбнулся мне. Он сказал: «Привет, Вилли». Думаю, он увидел того немецкого мальчика.

— Правда? Вы правда так думаете?

Говард подобрал камешек, посмотрел на него.

— Наверняка не знаю, но когда слышишь все эти рассказы про смерть, про то, что люди видят… Может, он просто думал об этом парнишке. Но, решив, что видит его, мой старик ушел с миром.

Говард посмотрел на часы:

— Пойдем-ка назад потихоньку. Ли три дня от плиты не отходит, и, если мы опоздаем, она меня убьет.

— А здорово было бы, если бы мы и в самом деле после смерти встречали близких людей? Моего папу убили до того, как я появилась на свет. Это был бы шанс с ним познакомиться. У меня-то есть его фотографии, но он понятия не имеет, какая я. Может, и не узнал бы, увидев. Или я бы оказалась для него чужой.

Говард улыбнулся:

— Ну, раз уж речь зашла об отцах, я уверен, что твой бы тобой очень гордился.

Когда они почти дошли до дома, Дена сказала:

— Спасибо, что все мне показали… Это просто замечательно. В Нью-Йорке забываешь, что где-то есть совершенно другой мир, в каких-то двух часах езды. Сам воздух другой. Что это такое — так чудесно пахнет?

— Ли раскочегарила нашу дровяную печку.

— А-а.

— Надо сказать, если бы не этот дом и лодка в Саг-Харбор, не знаю, как бы я все это потянул. Периодически обязательно нужно уходить от этой мышиной возни, иначе теряешь ощущение перспективы. Начинаешь верить, что Нью-Йорк, Лос-Анджелес и стены телестудии — вот и все, что собой представляет страна. Нужно выйти к людям, поговорить с ними, выяснить, что они думают. Порой у стариков, попивающих кофеек в забегаловке, обнаруживаешь больше здравого смысла, чем у некоторых умнейших, образованнейших людей мира. Хочешь знать, что на самом деле происходит в этой стране, — спроси у них, и они объяснят.

В этот момент из дома радостно вылетели внуки Говарда:

— Деда, деда, быстрей, нам есть не дают, пока тебя нет.

— Я здесь, — засмеялся он. — Я здесь.

Заново рожденная

Сельма, штат Алабама

1977

Сьюки позвонила Дене на работу и объявила, что у нее срочный разговор, но такой важный, что не для телефона.

— Я должна кое-что сказать тебе лично.

Дена встревожилась и попросила хотя бы намекнуть, о чем речь. Но Сьюки лишь сказала, что кое-что случилось и она хочет поделиться с ней, но только с глазу на глаз.

— Ты не можешь приехать в ближайшее время?

— Могу попытаться, Сьюки. Я тебе перезвоню.

Дена вместе с секретаршей взялись за телефон и перепланировали ее поездку в Сиэтл, штат Вашингтон, так, чтобы заскочить на один день в Атланту. Это оказалось сложно, но выполнимо. Дена беспокоилась. Судя по тону Сьюки, произошло что-то серьезное.

В Атланту Дена добралась вымотанной до предела. Сьюки заказала столик в обеденном зале отеля, где обычно проводились торжественные приемы, сейчас зал пустовал. Они сели друг напротив друга. После того как официант принял у них заказ, Дена сказала:

— Ну хорошо, Сьюки, выкладывай. Что случилось?

Сьюки с мрачным видом выдала явно сто раз прорепетированный текст:

— Дена, я хочу, чтобы ты кое-что обо мне знала.

— Ты знаешь, что можешь рассказать мне все что угодно.

— Дена, двадцать второго мая я пригласила Господа прийти в мою жизнь и полностью приняла Его как моего Бога и Спасителя.

— Что?

— Я хотела поделиться с тобой как с близким другом, что отныне у меня личные отношения с Иисусом Христом.

— Сьюки, ты же не серьезно?

Сьюки наклонилась к ней поближе:

— Очень даже серьезно. Я бы о таких вещах шутить не стала.

Она не шутила и ждала, что Дена скажет, но та лишилась дара речи.

— Э-э… Что ж… Надеюсь, вы будете счастливы вдвоем. В смысле, чего еще сказать-то? Это все, что ты имела мне сообщить?

— Не все, часть. Дена, я хотела с тобой еще одним поделиться. Две недели назад Иисус поговорил с моим сердцем и сказал, что тебя надо спасти, так что, пользуясь удобным случаем, я бы с радостью стала свидетелем со стороны Христа и представила Его тебе.