Книга Золотой истукан - Явдат Ильясов

— Как твоя «История Хорезма»? — обратился Сахр к Зуфару. — Скоро закончишь?

— Скоро. Шесть книг уже есть, осталось четыре.

— Что говорит о ней хорезмшах?

Зуфар досадливо пожал плечами:

— Что он может сказать? «Мне, — говорит, — наплевать на древних твоих массагетов и саков. Я — Хорезм! Если б ты написал историю царской династии Афригидов, я бы достойно тебя наградил». Я отвечаю: «Народ Хорезма состоит не из одних царей». Он беснуется: «Народ? Чтоб ты пропал вместе с этим крикливым, буйным народом! Он мне не нужен. И ты не нужен со своей дурацкой историей».

— И верно, — с усмешкой подзадорил его Сахр; похоже, не первый раз затевали они разговор об этих вещах. — Кому нужна твоя история? Ради кого стараешься? Ради потомков?

— Ради них тоже.

— А знаешь ли ты, как называют люди развалины поселений, в которых когда-то жили их разлюбезные предки? «Ведьминей горой». «Чертовым городищем». «Прибежищем злых духов». И похуже. Смеются над предками; неучи, дикари. Вот тебе и благодарность потомков. Человеку, друг мой, безразлично, что было вчера. Он хлопочет о завтра.

— Ну, то от невежества. Смеяться над далекими предками — все равно, что поносить родных отца и мать. Ведь мы не с неба свалились: в наших жилах течет живая кровь тех неучей, дикарей. И не в том ли, Сахр, наша с тобою задача — людей просвещать?

— Просвещай, просвещай, — нахмурился Сахр, — пока они тебе башку не оторвут.

— «Кому нужна история…» — Зуфар беспомощно оглядел собеседников. — Я тупею от недоумения, когда слышу подобное. Завтра? Завтра — это сегодня, умноженное на вчера. Вот, скажем, ты, друг Рустам, вдруг проснешься наутро с совершенно пустой памятью, начисто забыв, что знал, полностью утратив свой житейский опыт. И что будет с тобою? Не отойдя от двора и трех шагов, ты погибнешь, — попадешь под колеса первой же повозки, ибо не будешь помнить, что она может задавить. Или утонешь в ближайшем канале. Или здесь, не выходя из дому, сгоришь в очаге. Человек без памяти — не человек. Даже не червь. Ибо даже у червей есть опыт и память: знают, куда, как и зачем им надо ползти. История — опыт и память народа. И никакой народ не может существовать, не зная своей истории. Верно, Бузгар?

— Верно, верно. — Бузгар бросил озабоченный взгляд на калитку, затем на свою переметную суму.

— Ты чем-то встревожен? — насторожился Зуфар.

— Фуа, Пинхасова жена, здесь была…

— Фуа?! — Зуфар мигом вскочил. — Тебя видела?

— Да.

— Чего же ты тут сидишь? Давно надо быть за сорок верст отсюда.

— Не бойтесь, — попытался успокоить их Сахр. — Кто станет ее слушать? Всякий знает, что дура.

— Э! — Зуфар всплеснул руками. — От дур все беды на свете. Собирайся, Бузгар. Скорей! Я пойду с тобою, провожу до городских ворот.

— Не забывай, о чем говорили, — кивнул Бузгар Руслану на прощание. — Я к тебе забегу как-нибудь тайком.

— Буду ждать.

Бузгар удалился, Руслан остался, но душа его ушла с Бузгаром, будто крепыш унес ее в своей переметной суме. Много хороших людей видел Руслан с тех пор, как покинул Семаргову весь, но никого не полюбил так сразу и горячо, по-братски, всем существом своим учуяв в нем родное, кровное, свое. Он бы заплакал, если б давно не разучился плакать.

— О чем это вы с ним говорили? — полюбопытствовал Сахр.

— Так… о том, о сем.

— Ого! — воскликнул Сахр ревниво. — У тебя уже свои тайны?

— Тайны, не тайны… тебе будет скучно слушать. Не о звездах шла речь — о земных делах.

— Понимаю. К Хурзаду тебя зовет. Он и меня сколько раз уговаривал уйти из Кята.

— А ты боишься?

— Я ничего не боюсь, друг мой. Но зачем? Какой в этом смысл? Нет силы, которая сокрушила бы тупое чудовище, именуемое властью.

— Но Маздак же сумел одолеть богачей?

— Сумел. На какое-то время. Затем они его одолели. Будь уверен, хорезмшах тоже найдет кого позвать на помощь: белых ли, черных ли, желтых ли гуннов. Или того же Кутейбу ибн Муслима. Кровь. Напрасные жертвы. Новое горе. И — все опять пойдет по-старому.

— И пусть! — разъярился Руслан. — Кровь — разве она и так не льется каждый день? И нет напрасных жертв? Нет горя? Надо ж хоть раз, пусть на десять дней, взять свое! Отплатить живоглотам за все обиды! Раз уж народ подымается, он, наверно, знает, на что идет. Там, на Окузе, ты говорил: история — река большая. Сверху — мусор, дерьмо, снизу — золото, крупная рыба. На берегу, мол, сижу, гляжу. А ведь к берегу — не то же ль дерьмо волной прибивает, а? Эх, ты — ученый! Бузгар, простой человек, — и то знает свой путь. Был у нас… Калгаст. Он плыл глубью. Убили его… из-за глупости моей. Хочу вину свою загладить перед ним… и его заместить. На берегу? Ладно, сиди, царю угождай. Завидная участь — служить тому, кого ненавидишь. — Он горько усмехнулся. — Ведь ты никому ничего не должен. Сам всего достиг. Из материнской утробы сразу ученым вылез. И книги сам придумал… и академию эту, науки разные. И не хочешь подумать, любомудр: раз уж на сей земле мог объявиться этакий умный Сахр, то, значит, она способна таких родить и растить. И ей ты обязан умом своим высоким. Но вот она подымается на большое дело, а ты — в кусты. Тьфу! Стыдись.

— Ого! — развеселился лекарь, выслушав сбивчивую гневную речь русича. — Так-так… — И, тут же потускнев, уныло махнул рукой. — Не петушись. Ломал я голову над этим всем. Мало ли, что я тогда сказал: я говорю сегодня одно, завтра-другое. И не всегда то, что думаю. Так, от скуки озорую. Честно сказать, я давно собирался к Хурзаду. И Бузгара — помнишь, репу на базаре покупали? — через старика одного за тем и вызвал к себе. Поговорить хотелось, да, видишь, не удалось. Сам нашел бы дорогу к Хурзаду, но решимости не хватало. Живу, — думаю, — тихо, спокойно, книги читаю, зачем мне лезть в эти дрязги? Малодушие. Ты, конечно, прав. Здраво судишь. Что ж будем делать?

— Уйдем к Хурзаду! Сейчас.

— Сейчас? Хм… посмотрим…

— Трах! — распахнулась калитка.

Аарон?

Бледный, потный. Пейсы — пряди волос на висках — раскрутились, разлохматились, точно кисточки на коровьих хвостах.

По его виду казалось: сейчас завопит еврей, упадет, начнет по земле кататься, пейсы выдирать. Но Аарон, явно стараясь унять душевную дрожь, не спеша сел на циновку, вздохнул и сказал почти спокойно, даже с какой-то странной рассеянностью:

— Их убили.

— Кого? — похолодел Руслан.

— Бузгара, Зуфара.

— Кто, где?!

— У городских ворот. Стража. Русы ваши. Твой друг… как его — Караз.

— Карась? Не может быть!

— Я видел своими глазами. Пинхас приказал мне найти хозяйку, отвести домой. Я отыскал ее у ворот. Хотел утащить — кричит, в глаза мне плюет. Выходит Фарнак, начальник городской стражи. Она отзывает его в сторону. Слышу: «Сахр, Бузгар, Рустам». Словом, мятежник Бузгар, мол, скрывается в доме Сахра. Я рванулся было сюда бежать, предупредить, но вижу — двое идут. Один — Зуфар, другой — человек с лицом, завязанным тряпицей. Но Фуа, стерва, сразу узнала его: «Бузгар!». Фарнак — страже: «Хватайте!» Кинулись. Те двое сопротивлялись. Крепко сопротивлялись. Ну, их убили. Секирами зарубили. Сахр, тебе надо бежать.