Книга Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник - Юрий Вяземский

И чем сильнее и затаеннее Юлия ненавидела Ливию, тем радостнее и открытее она обожала своего отца. Она его ни в чем не винила. Стоило ей лишь услышать его голос в прихожей, она, у себя в комнате, вздрагивала и расцветала, словно маленький рыжий цветочек. Глазки ее начинали лучиться изумрудным светом, когда ее звали к отцу. Когда он сажал ее к себе на колени и гладил по головке, она мурлыкала, как египетская кошка. Он, только что вернувшийся из Египта и еще не ставший Августом, уже был для нее верховным богом. А она — его жрицей, маленькой Бубастис, нильским кошачьим демоном.

Так мне рассказывал Вардий.

IV. В девятое свое консульство, когда во второй раз был закрыт храм Януса, Август неожиданно для всех усыновил Марка Клавдия Марцелла, своего племянника. Тому тогда едва исполнилось семнадцать лет. Говорят, что даже Октавия не знала о том, что ее брат собирается усыновить ее сына. А принцепс поднялся на ростры и во всеуслышание объявил, что усыновляет Марцелла, как его, нынешнего Августа, восемнадцатилетним мальчишкой когда-то усыновил божественный Гай Юлий Цезарь.

Через два месяца, когда Элий Галл отправился с войском в Аравию, Август объявил, что выдает за Марцелла свою дочь Юлию. И это объявление уже не было неожиданностью, так как Август перед тем, как принять решение о свадьбе, советовался и с сестрой Октавией, и с женой Ливией, и со своими ближайшими соратниками: Гаем Цильнием Меценатом и Марком Випсанией Агриппой.

Собственно, с Меценатом не он советовался, а, как утверждал Вардий, сам Меценат первым предложил Августу женить Марцелла на Юлии. Дескать, лучшего жениха для Юлии не сыскать: юноша по отцу происходит от достойных предков, а по матери — отпрыск Юлиева рода и прабабкой своей числит Юлию Младшую, родную сестру божественного Юлия Цезаря.

Октавия, ясное дело, обрадовалась братнему намерению и со своей стороны заверила Августа в том, что пара обещает быть замечательной, ибо невеста умна и привлекательна, жених молод и прекрасен собой, оба примерно воспитаны и хорошо образованы под ее, Октавии, заботливым надзором.

Ливия также радостно брак поддержала. И как ни вглядывался ей Август в глаза, ни тени разочарования, или огорчения, или — боже упаси! — обиды во взгляде своей любимой жены не обнаружил. Ведь, напомню: у Ливии были собственные сыновья, Тиберий и Друз; и если младший еще не созрел для женитьбы, то старший, Тиберий Клавдий Нерон, был ровесником Марцелла и, стало быть, мог рассматриваться другим кандидатом… Нет, Ливия даже взглядом не намекнула, что на другое решение рассчитывала.

Свадьбу не одобрил один лишь Агриппа. «Рано, — ворчливо сказал он, — слишком рано женить Марцелла, который едва вышел из детского возраста. К тому же, — обиженно добавил Агриппа, — хотя дальние родственники Марцелла и произвели на свет некоторых способных людей, нет никакой надежды ожидать, что из самого Марцелла вырастет нечто достойное того, чтобы быть зятем Августа и в перспективе…» — тут Агриппа замолчал и мысли своей не продолжил.

А принцепс ласково улыбнулся и тихо заметил: «Я бы хотел за тебя выдать Юлию. Но… Ты ведь уже женат на Марцелле Младшей, сестре моего приемного сына».

На это замечание доблестный воин и усердный строитель Марк Випсаний Агриппа лишь с досадой махнул рукой и возражать перестал. Но на следующий год, в десятое консульство Августа, покинул Рим и отправился в Митилены, на остров Лесбос, куда его никто не посылал и где у него не было никаких государственных или военных обязанностей.

А что наша Юлия? С ней кто-нибудь посоветовался, прежде чем выдать ее за Марцелла? Вардий рассказывал, что перед самой свадьбой Август призвал дочку к себе, в этот раз не усадил ее к себе колени и не гладил по голове, а, задумчиво прищурившись, спросил: «Тебе ведь всегда нравился Марцелл?»

Юлия долго не отвечала, тоже задумчиво и так же прищурившись глядя в глаза отцу — некоторыми своими чертами лица и своими манерами они были очень похожи друг на друга, дочь и отец, — а потом на вопрос ответила вопросом: «Ты хочешь, чтобы я стала его женой?»

«Да, я собираюсь вас поженить, тебя и Марцелла», — ответил Август и сжал свои тонкие губы, будто приготовился к сопротивлению.

Но Юлия ласково и обезоруживающе улыбнулась и снова спросила: «Тебе это нужно?»

«Лично мне нужно, чтобы моя дочь была счастлива. Но брак твой с Марцеллом нужен Риму, — несколько высокопарно ответил Август, но тут же запросто усмехнулся — словно высокопарности своей усмехался — и добавил: — Я пока не могу объяснить тебе всех деталей…».

Юлия не дала ему договорить. Она взяла отца за руку, весело заглянула ему в глаза и еще раз спросила: «Когда ты меня о чем-нибудь просил, я тебе хоть раз отказала?»

Вот и весь разговор. Юлии было тогда тринадцать лет…

Судя по всему, рассказывал Вардий, жили они если не счастливо, то по крайней мере дружно. Марцелл оставался тихим, кротким, малоразговорчивым юношей привлекательной наружности. И с Юлией они и впрямь представляли собой прелестную пару, когда по праздникам являлись в храмах, или в театре, или на Марсовом поле.

Были ли они в полном смысле мужем и женой? Некоторые говорили, что да, были, и Юлия, дескать, приложила немало усилий, прежде чем сама лишилась девственности и Марцелла ее лишила. Другие утверждали, что Юлия с Марцеллом не только не стала женщиной, но и не могла ею стать, так как у ее юного мужа были некие неполадки с тем, что иногда называют мужским здоровьем.

Марцелл и вправду часто болел. А через два года после свадьбы умер от лихорадки.

V. В тот самый год, когда был раскрыт заговор Мурены и Цепиона, когда Август перенес тяжелую болезнь, а восстановив здоровье, принял пожизненный трибунат и проконсульскую власть, — именно в год окончательного возвышения великого Августа его сын и зять, надежда его, Марк Клавдий Марцелл, умер в Байях, едва достигнув девятнадцатилетнего возраста. От погибельной лихорадки его не спасло даже искусство Антония Музы, личного врача Августового семейства. Некоторые, правда, злословили и утверждали, что виноваты ледяные ванны, которые Муза нередко предписывал Августу и теперь прописал их Марцеллу, — якобы именно он, Муза Антоний, своими проклятыми ваннами отнял у Юлии «юношу дивной красы»… Октавия, мать Марцелла, открыто обвиняла врача в том, что он, дескать, специально погубил ее сына, и даже назвала имя заказчика — «митиленский изверг», определенно намекая на Агриппу. Но Август ни малейшего внимания не придал этим обвинениям, сестре своей грустно посоветовав искать обидчиков среди богов, а не среди людей.

Были устроены пышные похороны, с гладиаторскими боями в новом амфитеатре на Марсовом поле, за несколько лет до того сооруженном Статилием Тавром.

Сам Август на форуме произнес надгробную речь, в середине которой разрыдался, и речь за него оканчивал Меценат.

Вергилий, стоя у погребального костра, прочел отрывок из шестой книги своей «Энеиды» — то самое место, где Эней спускается в подземное царство и рядом с древним Марцеллом, покорителем Сицилии, видит: