Книга Бумеранг Гейдриха - Олег Семергин-Каховский

— И куда, если не секрет, вас приглашают? — поинтересовался Абендшен.

— Бухгалтером, бухгалтером в Международную противотуберкулезную лигу.

— Вам, наверное, чем-то импонируют именно международные организации? — заметил следователь.

— Ах, пан капитан, вы же умный человек, вы понимаете, что каждая работа имеет свою специфику. Да, я — бухгалтер, более того, опытный бухгалтер. Но, представьте себе, я пойду бухгалтером на пушечный завод, и что? Я буду там как зеленый мальчишка. Я привык к своей специфике, поэтому туберкулезная лига мне роднее.

— Тем более, что и народ там подбирается хорошо знакомый, — заметил гауптштурмфюрер.

— Вы намекаете на пани Йогановскую? Так ведь она меня знает как хорошего специалиста, а какой начальник не хочет иметь рядом с собой хорошего специалиста? Я работал в Красном Кресте три года и получал только благодарности.

— Вот об этом периоде вашей жизни я и хотел бы с вами поговорить, — перешел к делу следователь, — Не можете ли вы мне объяснить, как случилось так, что ваша организация, получив за последнее время такие большие поставки лекарств и продовольствия, осталась без резервного запаса на экстренный случай.

— А разве это вопрос ко мне? Пан капитан умный человек, но он, наверное, не понимает, в чем заключается работа бухгалтера. Бухгалтер — это сторонний наблюдатель. К нему приходят, приносят бумажку и говорят, этот товар мы повезем вон туда. Бухгалтер читает бумажку и, если она правильно составлена, говорит — везите. Товар отвезли, и бухгалтеру привезли другую бумажку, он ее читает и, если она правильно написана, говорит: «Очень хорошо». А вот если бумажка написана с ошибками, то он говорит: «Или везите товар обратно, или привезите мне бумажку без ошибок». И все эти бумажки он хранит у себя. Ваши господа уже читали все эти бумажки и согласились, что они все без ошибок. А что было с этим товаром на самом деле, то этого вам бухгалтер не скажет: он видел только бумажки.

— Но ведь вы оставляете свою подпись на всех этих бумажках, — усмехнулся гауптштурмфюрер.

— Что значит моя подпись, пан капитан, что она значит? — возвел глаза к небу посетитель, — Она значит, что вся бумажка составлена верно, что к этой бумажке у меня нет никаких претензий. Вот что значит моя подпись.

— То есть вы хотите сказать, что имеете дело только с бумажками и совершенно не имеете понятия, что делается с настоящим товаром?

— Пан капитан очень проницательный человек, очень проницательный, — закивал пан бухгалтер, — Пан капитан сразу уловил самую суть. Именно это я ему и хочу объяснить.

— А вот объясните мне, пан Фафек, по этой бумажке, как вы говорите, в противотуберкулезную лигу отправили три центнера кофе. И вы подписали эту бумажку. Зачем этой лиге столько кофе?

И следователь положил перед паном Фафеком помятую накладную.

— Милостивый панове, откуда я могу знать, зачем им столько кофе? Посмотрите — пан управляющий написал «передать», пан председатель это подтвердил. Значит, лиге надо действительно три центнера кофе. Зачем? Это должны знать пан управляющий и пан председатель, а я всегда с ними согласен.

Абендшену надоело слушать эти причитания, и он решил попробовать зайти с другой стороны.

— Вот что, пан Фафек, — усмехнулся следователь, — вы сказали, что вам нужно время, чтобы подумать о новой работе. Я предоставлю вам это время в камере. А сам пока поговорю с вашим управляющим и председателем.

— Но я же ни в чем не виноват! — взвыл пан Фафек.

— Возможно, — согласился следователь, — но пока мы в этом не убедимся, придется посидеть.

Абендшен нажал кнопку звонка, и в кабинете тут же появился дежурный конвойный.

— Отправьте этого господина в седьмую камеру, — приказал следователь.

Абендшен начинал чувствовать, что это дело надо было раскрывать по горячим следам: многие организации после образования протектората были закрыты, документация начинала теряться. Похоже было, что дело переходит в разряд безнадежных.

Краков, 1 июня 1939 года

В казарму, если так можно назвать сарай, в котором расположились чешские беженцы, вошел хорошо одетый господин и громко, на вполне сносном чешском языке объявил:

— Господа, прошу немного внимания.

Когда заинтригованные офицеры собрались вокруг него, он продолжил:

— Вы все, как я понимаю, являетесь офицерами бывшей чешской армии, которые не смирились с порабощением своей родины и жаждете борьбы с поработителями. Как вы, наверное, уже догадались для Польши вы оказались просто в тягость. Я хочу вам предложить вступить во французский иностранный легион. Вполне приличное жалованье и полное содержание. Правда, служить придется не во Франции, а в Алжире. Но, думаю, это не намного хуже Польши плюс более теплый климат.

По казарме пробежал шепоток.

— Я вижу, мое предложение вас заинтересовало, — оживился господин, — Те, кто все уже решил, может хоть сейчас записаться у меня. Я дам направление к врачу. После осмотра можно будет получить форму и аванс. Итак, я жду.

К нему сразу же подошло несколько человек.

— Можете называть меня месье Морелль, — любезно представился им вербовщик, — Если у вас есть какие-то вопросы, я с великим удовольствием постараюсь на них ответить.

Ян Кубиш продолжал сидеть на своих нарах. Он порылся в карманах, нашел недокуренную сигарету и закурил. С одной стороны, нищета и голод начинали действовать ему на нервы, но с другой — Польша была совсем рядом с домом, Польша вот-вот должна была вступить в войну с Германией. А тут? Африка? Но ведь господин Морелль прямо сказал, что Польше они не нужны. «Куда ни кинь, повсюду клин», — усмехнулся про себя Кубиш.

Когда господин Морелль уходил из казармы, он на прощание сказал:

— Я понимаю, что некоторым из вас надо все тщательно взвесить. Я зайду еще завтра утром и запишу оставшихся.

На следующий день Ян Кубиш уже получил аванс и новенькую форму французского легионера. А через неделю он в трюме грузового парохода отправился в далекое путешествие к африканским берегам.

Сен-Поль, 23 мая 1940 года

Старший сержант Йозеф Габчик решил воспользоваться возникшей передышкой, чтобы оценить оставшиеся силы. Командир его пулеметного взвода погиб в первый же день немецкого прорыва. С этого момента Габчик взял командование взводом на себя. Он провел на фронте во Франции уже три месяца, но что такое настоящая война понял только сейчас, во время немецкого наступления. За последние дни ему не раз в голову приходила мысль о том, что, может быть, и прав был президент Бенеш, который не допустил такого кровопролития на их земле. Немцы наступали неумолимо и методично. Схема была одна и та же: сначала появлялись танки, за ними следовали автоматчики. Если первый день наступления объединенные англо-французские силы встретили, имея хоть какие-то укрепления, пусть даже просто разветвленную сеть окопов, то теперь наскоро вырытые ямки не походили ни на какое подобие укреплений. Союзники стремительно отступали, прижимаясь к берегу. На второй же день наступления англичане начали эвакуацию на остров всех вспомогательных сил, не участвующих в боях. Но дадут ли немцы возможность эвакуировать войска, теперь уже стояло под вопросом.