Книга Научи его плохому, или Как растлить совершеннолетнего - Каролина Клинтон

– А мне кажется, все началось, когда тетя Оля стала с ума сходить! Точно – точно!

Мать, она же тетя Оля, стала наливаться дурной краснотой, что служило признаком сильнейшего гнева.

– Вспомнила! – быстро воскликнула я. – Началось все это с того, что мне стали сниться сны про то, что я умерла! Верный знак, что и вправду скоро помру, между прочим!

– Рассказывай, – тут же поддакнул Дэн, тревожно глядя на мою мать.

И я начала повествование…

Когда же я закончила, маменька посмотрела на меня и с осуждением сказала:

– И ты хочешь сказать, что я должна поверить в эту…, – она запнулась, словно затрудняясь подобрать слова, – эту дикую историю?!!

– Мать, – укоризненно сказала я. – Как было – так и рассказала.

– Денис Евгеньевич! – возмущенно повернулась она к любимому. – Хоть вы ей скажите!

– А, ей что в лоб, что по лбу, – махнул тот рукой. – Больно она меня слушает! Сказал ей – лежи в кровати, поправляйся, и не успел выйти из дома, как она тут же сбежала!

– И от чего бы ей, интересно, поправляться? – поджала мать губы. – Девка здоровая…

– Магдалина вам только что все подробно рассказала, – терпеливо усовестил ее Дэн. – Что ее чуть не утопили, потом чуть не придушили, потом отравили и прочее – прочее. Тут никакое здоровье не выдержит.

Мать на него посмотрела долгим взглядом, после чего нахмурилась:

– А вы мне казались здравым молодым человеком. А туда же, под ее дудку пляшете!

– А кольцо обручальное у Соньки на пальце тоже я придумала?!!

Все-таки у меня дурной характер. Мать еще и пяти фраз не сказала, а я уж воплю как на пожаре.

– И что, вы хотите сказать, моя племянница … замужем? – запнувшись, спросила мать.

Сонька отчаянно покраснела и пискнула:

– А дядя Витя Корабельников нас уже разводит! Я же не знала ничего!

Мать помолчала, после чего решительно заявила:

– Не верю!

И треснула сухоньким кулачком по столу.

– И для кого я тут два часа распиналась? – глядя на Святошу, задумчиво вопросила я. – Мать, ты мне можешь верить. Можешь не верить. Ты меня попросила все подробно разъяснить – и я подумала, что и правда надо это сделать, все же и ты тоже пострадала. Я твою просьбу выполнила, в общем, теперь и ты мою выполни, ладно? Одну. Всего одну.

– И какую же? – с подозрением спросила она.

– Не нуди. Дай помереть спокойно.

– Я нужу? – возмутилась она. – В смысле – я не нудю! Тьфу ты! В смысле – я не нудистка!

– Правда? – подняла я бровь, от души веселясь.

– Тьфу на тебя, – рассердилась она, поджала губы и отвернулась.

– Ладно, вы тут пейте чай, беседуйте, а я пожалуй пойду. У меня дела.

– Какие такие у тебя дела? – голос Дэна был не менее нудным и подозрительным, чем у матери. Хоро-оший зятек, на лету привычки перенимает.

– В спальню, – любезно пояснила я. – Мне доктор прописал покой и сон.

– Тогда конечно, – кивнул он.

– И дверь я закрою, – уточнила я.

– Значит, Святоше так можно?

Я посмотрела на преданно заглядывающую в глаза волчицу, которая конечно же бесшумно, но неотвратимо шла за мной следом – и ответила:

– А Святоша вопросов не задает. И не нудит!

– Я нужу? – возмутился он. – Тьфу, в смысле, я не нудю! Тьфу!..

– Ну да, я в курсе, что ты не нудист, – усмехнулась я и пошагала наверх.

Денис может сколько угодно меня опекать и кричать, что решит все сам, но вот маменьку я выручила – теперь надо и за папеньку взяться.

Раскинутые карты показали привычную картину. Папенька пьян и весел, около него теплая компания и ему на редкость хорошо. Maa God, да где хоть он в лесу компанию—то нашел? Только что медведей споил…

Но тогда вопрос – чем?!!

Хотя, с другой стороны, я много раз замечала, что истинные алкоголики крайне изобретательны по части выпивки. Возможно, когда я приеду за папенькой, то обнаружу, что он владелец маленького лесного заводика по производству мухоморовки.

Взяв приготовленную отцову рубашку и телячий послед (у Грицацуихи как раз как раз отелилась корова), я сделала обряд на пуповину. На несколько месяцев, покуда теленок мал и не отходит от матери – этот обряд дает неразрывную связь с выбранным кровным родственником.

Бабушка моя делала этот обряд на меня. Старенькая она была, бабуля моя, когда ей меня спихнули родители, сложной ей было углядеть за такой егозой, как маленькая девчонка. И с тех пор жизнь моя существенно осложнилась. Бабуля всегда знала, что я делаю и где. Бессмысленно было врать, что я-де учила уроки, пока она лечила людей в соседней деревне. Бабуля точно знала, что я с мальчишками лазила по деревьям и даже разок свалилась и набила шишку.

Рука у нее была тяжелая, и посему я вскоре осознала, что врать – наказуемо. Лучше уж честно признаться. И с тех пор прошло уж много—много лет, а я до сих пор считаю, что врать – плохо для репутации, все равно правда всплывет и навредит. Уж лучше так не подставляться и быть честной.

Тихо—тихо мы с Лорой пересекли холл. Сонька, что стояла в столовой и доставала из тостера поджаренный хлеб – увидела меня, но я сделала большие глаза, и девчонка понятливо отвернулась. Мать в столовой, что располагается чуть дальше кухни, громко жаловалась Денису на то, как ей не повезло с дочкой. Со мной, то бишь.

А я тем временем спустилась в гараж, свистнула из Серегиного бокса навороченный мотоцикл, посадила позади себя Лору, и поехала выручать папеньку. Пуповина меня вела просто безошибочно, я четко знала, где он. С такими мыслями я и направилась к колосовскому лесу.

Уехала я недалеко. На выезде из города меня остановил толстый гаишник и начал нудеть:

– А отчего без каски едем? А если авария какая? Каска – она ведь четыреста килограмм выдерживает!

Я толкнула Лору, та понятливо заулыбалась во всю пасть. Мне аж самой дурно стало.

Но бравому гаишнику все было нипочем.

– И на животное так же касочку надо бы надеть! Каска – она же четыреста килограмм выдерживает!

Лора тут же скуксилась, а я понятливо вздохнула:

– Сколько?

– Двести! – пожал плечами мужик.

А я с ужасом поняла, что сумочку—то я и не взяла! Пошарив по карманам, я нашла с превеликим трудом девяносто рублей, подала гаишнику и твердо сказала:

– Больше нет!

– Грабеж! – возмутился он.

– Да правда больше нет! – взмолилась я. – Дяденька, ну опаздываю я, ну не серчайте, а?

– Будешь должна, – сурово припечатал он.