Книга Другая половина мира - Михаил Ахманов

Но после битвы и славной победы Фарасса повел свое войско дальше, в Страну Дымящихся Гор, сокрушил порубежные атлийские форты, сжег сотню или две селений, вырезав ни в чем не повинных земледельцев племени чеди-хо, которых и атлийцами не стоило считать, ибо принадлежали они к мирному древнему народу, жившему в тех краях испокон веков. Но время их кончилось с приходом Фарассы; да и воины Ах-Ширата, их владыки, отражавшие одиссарское нашествие, были к ним немилостивы. Известно ведь: несдобровать мышам, попавшим промеж лап дерущихся ягуаров! Ягуары, атлийский и одиссарский, в конце концов поделили спорные земли и замирились, а мышиный прах развеяли ветры, и их хижины-норки засыпало землей… Фарасса не считал, скольких чеди-хо истребили по его приказу, но, вероятно, кровь их заполнила бы пруд рядом с Домом Страданий — тот самый, где резвился сейчас зубастый Шетар с сородичами.

Однако печальная участь чеди-хо не волновала ни Фарассу, ни Ах-Ширата, ибо имелись у них дела поважней — размежевать рубежи, поделить земли и скрепить мир. И, в ознаменование мира — не очень прочного, как выяснилось в ближайшие годы, — атлийский владыка отдал одиссарскому наследнику свою сестру Ши-Шочи-Туап, не блиставшую красотой, зато кроткую и покорную, как тонкорунная лама. Подобно всем потомкам богов, Ши-Шочи-Туап отличалась отменным здоровьем, но хватило его лишь на пятнадцать лет жизни с Фарассой; затем к атлийке привязалась неведомая хворь, и Ши-Шочи-Туап ушла в Великую Пустоту. Случилось это, странным образом, как раз в то время, когда Коатль и Одиссар вновь скрестили оружие и нужда в сестре Ах-Шилата, как залоге мира, исчезла.

Впрочем, являлась она не единственным трофеем Фарассы, приобретенным некогда в Стране Дымящихся Гор. Войска его, пробиравшиеся то в атлийских джунглях, болотистых и смрадных, то среди горных теснин и засушливых плоскогорий, пленников не брали, за одним-единственным исключением, относившимся к людям из Клана Душителей. Они не раз проникали в одиссарский стан, дабы опробовать свои удавки на шее вражеского накома. Однако то ли шея у Фарассы оказалась слишком крепкой, то ли удача благоволила ему, но десяток покушений провалился, обогатив его, соответственно, десятком пленников.

Он быстро распознал в них родственные души и догадался, сколь могут быть они полезны. Этим выродкам, по сути дела, было все равно, кого убивать, сынов Одисса или Арсолана, майя или атлийцев, светлорожденных ахау, мудрых аххалей или простых земледельцев; их бог, чтимый в образе Великого Ягуара, требовал кровавых жертв и радовался всякой смерти. Кроме фанатичной веры в Тескатлимагу и ненависти к приверженцам Шестерых, душители отличались бесстрашием и редкостным умением спроваживать свои жертвы в Чак Мооль. Излюбленным их инструментом была прочная сизалевая веревка двух локтей длиной, но пользовались они и ножами, и секирами, и ядом, и огнем — всем, что доставляло жертве максимум мучений. Чем затейливей была смерть, тем больше тешила она Тескатлимагу.

Полезные люди, решил Фарасса, разговорив своих пленников с помощью наркотических зелий, влитых им в глотки вместе с кувшинами вина. Очень полезные, отметил он, скормив восьмерых душителей огненным муравьям и поразившись, что они не издали ни звука. Двух оставшихся в живых он привез в Хайан и с тех пор следил, чтобы в камерах под Домом Страданий всегда находился хотя бы один поклонник Великого Ягуара. Их отлавливали в Коатле, Юкате и на Перешейке умелые лазутчики и тайно перевозили в Одиссар вместе с порохом, громовыми шарами и другими диковинками изобретательных атлийиев. Шары и огненный порошок Фарасса отдавал Джиллоровым оружейникам, но живая добыча принадлежала только ему. Он гноил Душителей год за годом, бросая в пруд состарившихся и потерявших силу; он держал их на цепи словно псов — бешеных псов, не столь разборчивых, как покойный Орри Стрелок, не различающих цвет благородной крови и готовых сокрушить не сетанну, а кости и плоть. Впрочем, глава глашатаев понимал, что душители — крайнее средство, и за минувшие десятилетия ни один из них не был выпущен на свободу.

Быть может, настала пора воспользоваться их услугами?

Не желая больше глядеть на терзавших добычу кайманов, Фарасса задрал голову вверх, словно собирался посоветоваться с богами. Но боги, разумеется, не пожелали бы помогать ему в столь нечестивом деле; боги оставались на стороне его брата, кинну, своего избранника. Фарасса потряс кулаками и проклял их.

Он стоял на нижнем ярусе насыпи, огромный человек на фоне огромного рукотворного холма, возвышавшегося над дорогой Белых Камней, словно символ одиссарского могущества; за его спиной зиял проход в недра насыпи и возносился крутой откос с неодолимыми зарослями ядовитой тоаче. Проход охраняли четверо вооруженных стражей, а другие его люди суетились в каменном лабиринте, меж темниц узников, вынося приговоры, подсчитывая штрафы, наказывая и карая. Толстые стены заглушали любой крик, глухие удары палок и вопли тех, чей плотью лакомились огненные муравьи; дела правосудия вершились как бы сами собой, безостановочно и неотвратимо, согласно Кодексу Долга и книгам Чилам Баль. Но в одной из самых нижних камер был заключен узник, не признававший Святые Книги, не ведавший о сетанне и учении кинара и потому не страшившийся пролить божественную кровь. Атлийский койот, пес смрадный, но полезный, промелькнуло у Фарассы в голове. Так все же — спустить его с цепи или обождать?

Сомнения обуревали Фарассу, ибо теперь, с прибытием островитян, дело могло разрешиться само по себе. Хитрыe твари эти кейтабцы! — подумал он. Два года строили корабли- строили как бы втайне, но, по донесениям шпионов, тайна эта была открыта всем. Всем, кто имел глаза и уши! Глядите — мы, рыбье племя, отродье черепах, презренные разбойники и торгаши, готовимся к небывалому, замышляем неслыханное! На зависть Великим Уделам, и владыкам их, и всем светлорожденным потомкам Кино Раа… Как попугаи, задравшие хвосты над логовищем ягуаров!

Глава глашатаев усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, попугаями их не назовешь, они обезьяны, хитрые вороватые обезьяны! Распустили слух по всем Срединным Землям, а потом явились к двум Очагам из шести с нижайшей просьбой — посодействовать, помочь, укрепить их замысел божественными силами! Надо думать, эти два Очага будут польщены, а остальные возревнуют… Ибо просьба изложена хитро: не от чудесных кораблей и опытных мореходов зависит успех свершаемого, а от вождя, что возглавит странствие, от человека светлой крови, на коем остановили боги свой благосклонный взгляд… Ну, а где вождь, где доблестный наком, там и воинский отряд, там и мудрец-аххаль, там и целитель, и серебряные чейни, чтоб снарядить корабли как полагается.

Моча скунса! Пусть! Пусть будут воины, жрецы, и лекаря, и корзины, полные серебряных чейни! Пусть! Все окупится с лихвой! Окупится, коль сгинет вождь в океане, исчезнет в далеких землях, попадет в утробу Паннар-Са, кейтабского демона-осьминога, вместе со всеми кейтабскими ублюдками! Жаль, что нельзя отправить с ним и кой-кого еще — скажем, старца Унгир-Брена, вконец выжившего из ума и возмечтавшего о недоступном. А также недоумков-родичей, Джиллора с Джаккарой.

Чтоб Сеннам завел их всех во тьму! Чтоб опустилась на них секира Коатля! Чтоб поразил их Тайонел и проклял Мейтасса! Чтоб не увидеть им ока Арсолана, чтоб стали они плевком Одисса!