Книга Варяг - Марина Александрова

Дверь каморки скрипнула, приоткрылась. В щели показался блестящий глазок, она приоткрылась еще чуть.

– Нюта! – с облегчением воскликнул Эрик. – Ты что здесь делаешь? Куда вы все подевались? Где Преслава? Что ж вы, покинуть меня решили?

– Т-шш, тихо, господин, – прошептала ночная гостья. – Скрылись мы от злых людей. Бабушка Преслава меня послала к тебе – тайну открыть...

– Какую еще тайну? – застыв, вопросил Эрик и подумал, что, верно, преданные слуги позже него проведали, что жив остался Владимир и спешили порадовать его. – Какую еще тайну? – повторил он весело.

– Иди, иди, загляни сюда, господин, – шептала Нюта и потянула его за руку своей горячей рукой. Глаза у нее блестели, на щеках играл румянец.

– Да что ты, красавица? – усмехнулся Эрик. – Да иду, иду!

И, повинуясь настырным Нютиным подталкиваниям, вошел в Преславину бывшую каморку.

Продолжая шептать что-то, Нюта подцепила кочергу, прислоненную к стене, и, не давая себе опомниться, с неженской силой опустила ее на голову господина. Но крепок оказался княжеский воевода – с рассеченным затылком успел еще обернуться и кинуть удивленный взгляд на свою убийцу. Окаменев, стояла Нюта, крепко сжав свое оружие, изготовясь ударить еще. Но Эрик, тихо вздохнув, упал, как подкошенный.

Нюта бережливо отставила кочергу и нагнулась над телом господина. Задержала дыхание, пытаясь услышать дыхание его. Услышала – слабое, едва слышное, усмехнулась радостно и вышла, не забыв замкнуть замок.

Под утро терем воеводы полыхнул с четырех сторон. Погоды стояли сухие, все дерево посохло и горело яростно. Челядь все ж успела спастись – дворовые псы подняли вой. Но княжеский воевода пропал, как и не был, даже косточек не нашли. Многие после толковали, что сам в помутнении рассудка поджег терем и спасся, многие же говорили, что поджог учинили лихие люди, но виновников так и не нашли. Жалели молодую жену с дочерью, что приезжали на пожарище, да недолго – князь не поскупился для племянницы, выделили ей богатый надел. Даренное же воеводе при жизни определил в наследство его сыну.

До Ирины страшная весть дошла с опозданием. Утром того дня, когда киевляне глазели на страшное пожарище, она отправилась в дальнюю деревеньку за внуком. С трудом нашла избенку, куда сама же определила Владимира на жительство.

– Есть кто-нибудь? – громко крикнула, вылезая из возка.

Тишина, только мухи жужжат над навозными кучами. Прошла в избу. Долго оглядывалась по сторонам, пока в темном углу, на груде соломы не увидела хозяйку – та крепко спала, открыв рот, храпела утробно. Нагнулась над ней и отшатнулась с отвращением – от женщины исходил густой запах хмеля, вонь давно немытого тела. Только сейчас почуяла, как смердит в хате.

Снова вышла на двор. Отчаяние уже комом подступало к горлу, как увидела – шевельнулись лопухи у забора. И точно – там, в теньке, сидел Владимир. За считанные дни он исхудал так, что каждую косточку было видно, вместо богатого платья на нем были накручены какие-то вонючие тряпки. Недетски серьезными глазами смотрел он на склонившуюся к нему бабку и вдруг протянул к ней ручонки, залопотал что-то...

Словно повинуясь незримой высшей воле, Ирина достала заветный перстень. Надела на привезенный с собой гайтанчик (и крест с младенца пропила, проклятая!), потянулась – надеть на внука. Тот послушно склонился, точно зная, что собирается делать Ирина. Она поспешно надела гайтан, и при виде этой тонкой цыплячьей шейки с выступившими шишечками позвонков у нее вдруг сладко заныло сердце. Нежность, щемящая, почти невыносимая в своей сладкой муке, залила ее душу. Выхватила ребенка из лопухов, притиснула к себе. Он не испугался, сразу же потянулся к ее низко висящим яхонтовым серьгам, стал приговаривать что-то, ласково ворковать.

Ирина уселась в возок, Владимира посадила на колени.

– Гони домой! – приказала возничему.

Возок загрохотал по дороге. Неоглядные дали простирались впереди, по-летнему пригревало солнце. Устремив замутненный слезой взор на внука, Ирина прошептала, задыхаясь:

– Все для тебя! Все!