Книга Сорок дней спустя - Алексей Доронин

Несколько жилых домов он миновал, не останавливаясь. А вот очертания большого здания по другую сторону дороги показались ему знакомыми. Это была бывшая швейная фабрика «Горнячка», помещения которой давно сдавались под магазины и офисы. В подвале находился магазин одежды и обуви «Эвридика». По крайней мере, до отъезда Данилова.

Входные двери отсутствовали как класс. Нетронутый снег на лестнице и на полу внизу свидетельствовал, что никто не заходил сюда, по крайней мере, сутки. Вход в сам магазин загораживал упавший и перекошенный ролль-ставень, который он без большого труда отодвинул, чтобы тут же вернуть за собой на место.

Никакой одежды здесь не наблюдалось, только обгоревшие тряпки и куски, приглядываться к которым у Саши не было никакого желания. Он уже собирался уходить, когда заметил неприметную дверь в углу, загороженную вешалками и зеркалами. Как оказалось, та вела в подсобку. В небольшой комнатке кто-то квартировал. У стены стояла буржуйка: дымоход уходил в вентиляционную решетку, причем просветы были тщательно замазаны цементом. Большой ящик служил столом, металлические стулья были явно принесены из какого-то кафе. Кто-то здесь жил, и долго: на полу обнаружились засохшие фекалии, консервные банки и упаковки из-под лапши «Ролтон». В углу лежали два крепких спальных мешка. Такие вещи никто не бросит, никто не оставит недоеденный обед — значит, обитатели этого места, скорее всего, мертвы. Значит, здесь можно устроить нычку.

А можно и пересидеть, пока наверху немного уляжется. Даже если его ищут, в подвал преследователи вряд ли сунутся. На тысяче с лишним квадратных метров пространства трудновато искать одного очень злого ботаника.

Так что Данилов спокойно растопил печку, а пока она не раскочегарилась, уселся на ящик и принялся нашивать на куртку заплату. Увы, на шкуру себе такую не поставить. Рану Саша продезинфицировал хлоргексидином, затем провел по краям раны йодным карандашом и наложил повязку. Все лекарства он набрал из автомобильных аптечек.

* * *

Прежде чем идти на дело, Данилов спрятал в коробке электрощита половину своего и без того скромного запаса — всю собачатину и самые тяжелые банки. Произойти могло что угодно, и надо было создать НЗ, к которому можно вернуться. В короб отправились и золотые червонцы. В полезность этого мертвого груза Саша верил все меньше.

Отсюда до цели было десять минут ходу. Александр прекрасно понимал, что такая жирная деляна не останется бесхозной. Поэтому он не полез напролом, а обошел участок, где раньше находился торговый центр, по периметру. Пару раз ему казалось, что он слышит голоса, но у него хватало ума затаиться.

Крохотное белое пятнышко плыло сквозь океан темноты. Когда Данилов вступил на территорию хорошо сохранившихся районов, он перевел фонарь на малую мощность, чтоб не привлекать внимания. А может, чтоб не увидеть лишнего, ненужного. Хватало и того, что Dyno-light выхватывал из темноты.

— Это родина моя… — неслышно пробормотал Александр.

Тут же вспомнилось продолжение фразы — из фильма, который крутили после каждого обострения отношений с Америкой. «Всех люблю на свете я».

Это было неправдой. Люди и раньше часто доводили его до греха мизантропии. Но город свой он любил и готов был прощать его жителям многое. Подумаешь, говорят «бля» вместо «извините» и «угу» вместо «спасибо». В этом пролетарском духе было что-то трогательное. И в том, что в школах здесь больше значили кулаки, чем тряпки от дойче-унд-гуано. Хотя Саша и кулаками не мог похвастаться, но это было менее противно.

Он любил этот город за правду. В Москве или Новосибирске можно подумать, что не все в стране плохо. И только в таких городках понимаешь истинную цену словам о подъеме экономики, нанотехнологиях и прочем. Не самое плохое место — если смотреть только на забитые стоянки у супермаркетов вечерами и не замечать очередей у терминалов банков, где в начале каждого месяца платили дань рабы современных старух-процентщиц. Да еще статистику ранних смертей. И пусть на селе слой масла на хлебе был еще тоньше, в таких моногородах жила своя безнадега. Если ты не хотел или не мог влиться в единственную отрасль, тебе оставалось или сдохнуть с голоду, или валить ко всем чертям, как и сделал Александр Данилов.

А теперь он с опозданием вернулся.

Кое-где огонь не до конца сожрал полотнища наружной рекламы — в последние годы, Саша читал, для нее стали использовать металлизированное полотно. Тут было много рекламы социальной, на которой счастливые горожане показывали, как замечательно им живется здесь.

На него смотрели оплывшие и покоробленные мертвецы. Девочка с цветами и с провалом вместо лица. Женщина в оранжевом жилете коммунальных служб, у которой осталась только половина туловища — там, где часть плаката была закрыта от огненной вспышки домом напротив.

Коммерческая реклама была не лучше. По крайней мере, первая, что попалась ему на глаза:

Агентство «Ритуал».

Весь комплекс похоронных услуг. Низкие цены.

Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, которое раньше было площадью перед СКК «Снежинка». Здесь каждый год проходили мероприятия — ярмарки, фестивали, дни города, Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен — хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.

По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, опаленный сильными пожарами.

Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем бывший боулинг-клуб «Тенета», и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.

Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионы капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.

Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не от лыж — эти были короче и шире. Разум говорил: «Уматывай!» — но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Александр напрягся, подобрался, поправил ружье, ремень которого съезжал с плеча. Он так и не стрелял ни разу, но знал, что рука не дрогнет. После того как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.

Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру «Потемкин». Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, прозванного «китайской стеной».

Сама «китайская стена» выглядела страшнее всего, что Саша видел до сих пор. В том, что осталось от кирпичных домов, еще можно было разглядеть что-то величественное, как в руинах Парфенона. А в развалинах панельных никакого величия не осталось. Не осталось ничего, кроме тоскливой жути. Ударная волна стала испытанием для труда архитекторов и строителей, давно истлевших в могилах. Целые подъезды просто исчезли, рассыпались в пыль. В других местах рухнули внешние стены, оставив стоять каркасы, похожие на обглоданные костяки.