Книга Соль и серебро - Анна Кэтрин

Я нигде не вижу Аманду. После очевидных вещей события началивыходить из-под контроля. Думаю, демоны живут тут с ней, а они не оченьаккуратные гости. Интересно, что ее родители думают по этому поводу? И… тут явижу, я понимаю, что она сделала потом, я просто знаю, что ее желанияобратились на людей.

Аманда всегда терпеть не могла родителей. Я вижу, как онивходят в домик сразу после того, как она пожелала, чтобы Дверь переместилась кней, подальше от закусочной и охотников. Она сидит здесь, прямо перед Дверью, ижелает все, что в голову придет, просто потому, что она может. Родители входят,она поворачивается к ним и говорит:

— Хочу…

Они были не лучшими родителями, но я не уверена, чтозаслужили то, что она им пожелала. И на них дело не остановилось, после тогокак она бросилась в это. Готова поставить хорошие деньга на то, что в следующиепару недель в новостях появились кое-какие слишком знакомые мне имена.

И после этого… все кажется возможным, не так ли? Дверь дариттебе все, что ты пожелаешь, и ничто тебя не останавливает — ни дурацкиеправила, ни последствия, ни сожаления.

«Вот только ты просила ее кое о чем взамен?» — спрашиваю я уДвери.

Ближе не подходи, — бормочет Дверь голосом маленькойдевочки, который я никогда прежде у нее не слышала.

Интересно, это Аманда попросила ее изменить голос или онизменился из-за близости Аманды? Интонации похожи, слегка.

«Собираешься опять что-нибудь взорвать?» — насмехаюсь я.

Потрясающе! Я сползаю с Черепашки и отправляю егоперегородить дыру в здании. Не хочу, чтобы кому-нибудь из охотников пришла вголову мысль последовать за мной и разлететься на кусочки. Если кто-то исовершит грандиозный выход, это буду я — а я никуда не собираюсь.

Я поправляю плащ и скрещиваю руки на груди.

«Так где Аманда, детка? — спрашиваю я. — В концеконцов ты заставила ее войти внутрь? Одна последняя большая жертва, и тысможешь вызвать свой собственный апокалипсис?»

Дверь ничего не отвечает; Но железная калитка начинаетсочиться кровью. Кровь пахнет невинностью. Я не хочу знать, чем Аманда еекормит, вот только думаю, что уже знаю. Она никогда не любила животных.

— Скажи мне, где она, Дверь, — требую я.

Калитка двигается едва-едва. Она говорит:

Позади тебя.

— Эй, крошка!

Я поворачиваюсь. Вижу ее.

Я осторожно снимаю очки и держу их в руке. Это дает мнесекунду, чтобы удержаться и не броситься вперед. Не уверена, когда это пришлоей в голову, до или после того, как она убила родителей, до или после того, какона разбрызгала кровь животных у входа в Ад, но в какой-то момент ее осенило,что она может пожелать стать другой. «Идеальная пластическая хирургия» — вотчто она сказала однажды. Волосы любого цвета, любой длины, любого типа. Кожалюбого оттенка. Высокая или миниатюрная, формы или спортивная стройность. Ипотом, зачем себя ограничивать? Включите телевизор, и вы увидите на экранезнаменитостей; можно примерить их внешность тоже. И, черт, можно попробовать имужчин тоже. Интересно, сколько у нее теперь секса? Или сколько было перед тем,как все начало рушиться.

Вот что я узнала о желаниях, обращенных к Дверям. Спустякакое-то время решения перестают быть сознательными. Я сама прошла по этомупути, Я прекратила, принимать их подачки. Я больше не прошу о вещах, я ихтребую. Рокси сказала, что Двери похожи на животных; что ж, значит, я теперьвожак стаи.

Другой путь, по которому ты можешь пойти с желаниями,полагаю, — это получить все, что угодно, в любое время и не думая… тогда,быть может, вместо чего-то одного ты получаешь сразу все. Одновременно.Навечно.

Аманда — чудовище.

Ее кости гнутся, сжимаются, растут, кожа пузырится, как жир,и расцветает пятнами плесени. Ее волосы, густые и извивающиеся, окутывают ее,когда она подходит ближе. Она улыбается мне; во всяком случае, я думаю, что этоулыбка.

— Смотри, что я сделала, — говорит она. Ее голосискажен из-за постоянно меняющегося горла. — Разве это не дико круто?

Я киваю:

— Да. Да, это дико.

— Говорю тебе, эти охотники — лживые подонки, —продолжает она. — Не говори с Дверью, не проси у нее ничего. «Это будеттвой самый ужасный ночной кошмар». Что за чушь! Боже мой, Элли, я делала такиепотрясающие вещи!

Слезы жгут глаза.

— Да?

Существо, некогда бывшее Амандой, кивает:

— Абсолютно. — Она хихикает. — Я пыталасьдозвониться до тебя в закусочную, чтобы поделиться кое-чем, но тебя не было наместе.

— Я тоже пыталась до тебя дозвониться. Ты ни разу невзяла трубку.

Аманда хмурится и поднимает руку. Из кожи выступаетмобильник. Секунду она смотрит на экран, даже не вздрогнув оттого, что телефонвырос из ее кожи, потом машет им в воздухе.

— Уф, плохой прием, жаль, — говорит она, и ейправда жаль, ей действительно чертовски жаль.

Я всегда понимала, когда она притворяется. Это… Посредивсего этого она сожалеет, что не проверила чертов автоответчик.

Я сглатываю.

— Все в порядке. Это было… это было не очень важно.

Ее лицо проясняется.

— Я так рада, что ты пришла, на самом деле. Я думаю,что тебе тоже надо это сделать. И Стэну, конечно. Можешь позвонить ему? Намнадо сделать кое-что вместе, что-то действительно важное.

— Я не могу позвонить Стэну. — Я решаюсь сказатьчто-то похожее на правду. — Он в странствиях.

— Ладно, — говорит Аманда. — Но ты здесь.

Давай. Давай, Элли, — подхватывает Дверь.

Я была права. Она подражает голосу Аманды. Могу поставитьсебе плюс.

— Нет, — отвечаю я. — Думаю, это плохаяМысль.

Глаза Аманды сужаются. Ее настроение меняется за секунду.

— Боже, Элли, ну в чем дело? Ты слишком прислушиваешьсяк чертову Райану, — выплевывает она. Осматривает меня с ног до головы,опознает одежду, и ее голос наполняется отвращением. — И ты одета как они!

Я слегка покачиваюсь на ногах, находя положение поустойчивееи распрямляя плечи. Кулаки сжимаются, и камни на темных очках впиваются владонь — я забыла, что у меня в руке очки.

— Пару дней я была очень занята, — говорю я.

Давай, — настаивает Дверь.

Она звучит уже менее объевшейся и скорее встревоженной.

— Я занята, дождись своей очереди, — отвечаю я.

Аманда вздрагивает, и раздается едва слышный всхлип.

Она слышит голос моей Двери. И что бы она ни говорила,где-то в глубине души — в той части, которая еще осталась Амандой, — онабоится.