Книга Последний пир - Джонатан Гримвуд

— Вам стоит поговорить с Селестой. Она ела змею, аллигатора, пуму, опоссума и даже будто бы знает рецепты, в которых используется змеиное и куриное мясо.

— Я смешивал змею с кошатиной. Это древний китайский рецепт, — добавил я, заметив его удивление.

Мы двинулись дальше, огибая загон с жирафом, а затем вернулись по берегу озера, где лежал подобно бревну мой гиппопотам, высунув из воды только уши и глаза. Моя гордость — он чуть не умер сразу после переезда, и хотя мне очень хотелось отведать его мяса, я выполнил свой долг главного смотрителя королевского зверинца и сделал все, чтобы он выжил. Наверное, я больше всего гордился именно тем, что не поддался соблазну. Однако бороться с соблазнами не так уж сложно, если у тебя на кухне всегда есть мясо какого-нибудь экзотического зверя.

Расстегнув пуговицу на клапане штанов, Бен Франклин помочился прямо на дерево, не испытывая нужды спрятаться в кустах или хотя бы отвернуться. Не знаю, притворство это, или он в самом деле не видел ничего постыдного в отправлении естественных надобностей. Я был весьма заинтригован. По дороге в замок он рассказал мне про Селесту. Она цитировала Вольтера и рассуждала о скучной придворной жизни не хуже любой искушенной маркизы. Пока он не видел никакой разницы между ней и остальными знакомыми женщинами, если не считать цвета кожи и черных глаз. Быть может, людьми нас делает окружение и обращение, а вовсе не кровь…

Бен Франклин открыто признался, что его отец был мыловаром, дед — кузнецом, а бабушка по материнской линии — служанкой, почти что рабыней. Что он вырос в нищете и знал цену бережливости, а годы ношения шелков не смогли перечеркнуть опыт юности. Он и не хотел бы ничего менять, ибо навыки, принципы и добродетели, приобретенные в молодые годы, перевешивают все дурное. Тогда я рассказал Франклину, что мои родители умерли от голода, а сам я вырос в школе для бедных, и что мой титул — лишь благодарность за убийство дикого хищника и плаванье по реке под перевернутой лодкой. Не случись в моей юности всего этого, я бы давно уже погиб на поле какой-нибудь брани, а имя мое кануло бы в забвение. А если бы в детстве меня не нашел регент, я бы не пошел учиться в школу Сен-Люс. По неведомым мне причинам то обстоятельство, что я спас из терновника умирающую кошку с котятами, понравилось виконту и убедило полковника, что я оправдаю их ожидания. Таким образом, вся наша жизнь строится на череде случайных совпадений.

Бен заметил, что одна эта меткая фраза стоила того, чтобы сюда ехать. Он выразил надежду, что мы еще не раз побеседуем за предстоящую неделю — именно столько он бы хотел пробыть у меня в гостях, однако сейчас нам следует вернуться в замок и посмотреть, как поладили Манон и Селеста. На обратном пути он произнес еще кое-что, от чего меня пробила дрожь — как от встречи с идеей, не могшей родиться в моем собственном, не самом блестящем уме. Бен затронул тему о значении хорошего вкуса; не только в одежде или мебели, но в вине и еде. О том, что именно вкус определяет и разделяет мужчин и женщин, высшие и низшие классы, культуры и народы. Мне повезло, что в раннем детстве такое впечатление произвел на меня рокфор — причем с первого же раза. Развитие вкуса сродни обучению чтению — а мы живем в мире, где почти никто не удосуживается даже выучить алфавит.

Когда мы подошли к замку, лакей распахивает перед нами дверь, и я замечаю, что Манон оставила открытой дверь в маленькую гостиную, чтобы услышать, когда мы придем. Она вышла нам навстречу, улыбнулась Бену, а мне бросила вопросительный взгляд: «Где вы были?» — и предложила проводить моего гостя в спальню. Было уже поздно, и он много времени провел в дороге, но я так не выяснил, с какой целью он явился в мой замок. Однако я как нельзя более почтен был визитом человека, которого все называли «первым американцем». В Америке якобы нет аристократии. Но аристократизм был у моего гостя в крови.

Наутро Селеста постучала в дверь моей спальни и сообщила, что мистер Франклин велел ей рассказать мне о традиционной кухне тех мест, где она родилась. Она присела на самый краешек стула и показалась мне на удивление робкой для девушки, заскучавшей в Версале. Быть может, дело было в Тигрис, которая свернулась калачиком у моего письменного стола и положила тяжелую голову на массивные передние лапы. Мое предложение поменяться местами Селеста приняла с благодарностью, и я сел с непривычной мне стороны, готовый записывать. По-французски она говорила с сильным акцентом, перемежая речь африканскими словами. Селеста объяснила, что она не чернокожая, а мулатка: ее мать была негритянкой, а отец, аркадский окторон — с одной частью ирокезской крови, — переехал на юг вместе с остальными франкоговорящими, когда в результате подписания Парижского мирного договора 1763 года атлантическое побережье Канады отошло англичанам.

— Вы знаете о своей семье больше, чем я о своей, — со вздохом признал я.

Селеста недоверчиво посмотрела на меня, словно ожидая увидеть на моем лице насмешку, но таковой не обнаружила: я уже аккуратно записывал сведения о ее происхождении под четырьмя-пятью рецептами, которые она мне продиктовала.

— Как аллигатор на вкус?

— Похож на жесткую курятину.

Я опечаленно вздохнул.

Рагу из аллигатора по рецепту Селесты

Сделать филе из трех фунтов хвоста аллигатора, отложить. Приготовить базовый соус из муки и масла: взять небольшой винный бокал масла, нагреть и всыпать необходимое для загустения количество муки грубого помола. Добавить три порезанных кольцами луковицы, два стручковых перца и два стебля сельдерея, припустить на огне, пока лук не станет прозрачным. Туда же добавить восемь порезанных кубиками помидоров и тушить еще пятнадцать минут. Затем добавить немного воды, чтобы получился густой соус. Теперь положить два раздавленных зубчика чеснока, сок одного лайма, чайную ложку соли, столовую ложку сухого молотого чили, стакан сухого белого вина и еще восемь помидоров, тушенных с черным перцем, патокой и половиной стакана бренди. Порезать мясо аллигатора на дюймовые куски и сложить в сковороду, чтобы соус полностью его покрывал. Довести до кипения и тушить не меньше трех часов, при необходимости добавляя воду. На вкус как жесткая курятина.

От Селесты я узнал, что мясо аллигатора — белое, хотя по консистенции напоминает красное: что-то вроде курятины с текстурой говядины, только еще жестче, потому его следует либо долго мариновать, либо долго тушить на слабом огне. По всей видимости, оно хорошо идет с острым перцем и всегда должно так и подаваться. Я рассказал, что у крокодилов, в отличие от аллигаторов, мясо напоминает индюшачье, только оно еще суше и с душком. Если же разделить страницу на четыре части, относя все виды мяса к курятине, говядине, свинине и баранине, крокодила можно уверенно отнести к курятине, поместив его почти на границе со свининой. Я показал Селесте свой последний блокнот, где все рецепты были разделены на четыре группы — рыба, дичь, мясо и растительная пища.

— В чем же цель такого разделения — помимо систематизации знаний? — спросила она, а затем поспешно добавила: — Конечно, систематизация очень важна…

Я заметил, что о важности или бессмысленности моих трудов будут судить потомки. Селеста улыбнулась, взяла меня за руку, и мы спустились вниз, к остальным.