Книга Путешествие на восток - Кирилл Клеванский

А вокруг буйствовала стихия. Когда ты слышишь рассказы бывалых морских волков об ужасах моря, то не можешь вообразить себе и малой толики того, что испытываешь при непосредственном касании этой первобытной мощи. Водяные валы, словно жадные языки бездны, облизывали палубу, пытаясь забрать с собой хоть кого-нибудь. И редкий пират, не удержавшийся на ногах, летел вниз, вверх или вбок, а потом стонал, когда обвязанная веревка натягивалась струной. Стонал, но держал. Опасная вспышка высвечивала напряженные лица и прореживала косую стену дождя.

Капли, словно длинные вытянувшиеся спицы, вонзались в наши тела и мелкими брызгами отскакивали прочь во мглу. А следом обрушивался громовой удар. Страшный гул, все нарастающий по мощи, — и наконец завершающий треск и страх того, что это треснуло небо и на тебя несется упавшая вниз Вселенная. Но мы держали. Я не знал, для чего и зачем, но самое важное для меня сейчас было — это держать выскальзывающий из рук потяжелевший от воды канат.

И вдруг новая серебряная змея, вырвавшаяся из-за мглистых туч, скользнула всего в десятке метров от мачты и утонула в море. Почудилось мне или нет, но я буквально услышал, как взмолился Костлявому Весельчаку наш боцман. И снова гром и новый рывок, а очередной дьявольский язык бьет по плечам. Но мгновением позже новая змея ударяет в опасной близости от мачты, которая даже под таким ливнем вспыхнула бы, как лучина. А потом еще одна и еще. Все ближе и ближе молнии подбирались к нашему кораблю, нечто манило и звало их к нам. И как никогда остро я почувствовал присутствие Темного Жнеца, он уже открыл свой мешок и занес лезвие, стремясь оборвать и без того тонкие нити души.

— Это Гефен! — кричали на палубе десятки луженых глоток. — Гефен, бог молний, прогневался на нас!

Возможно, впервые в жизни я был полностью с этим согласен. Но тут меня привлек натужный разговор между юнгой, боцманом и моими друзьями.

— Что ты сделал?! — взревел боцман, и мне показалось, будто его рык был куда как свирепее и громче, чем самый страшный грохот грома.

— Мне было сложно держаться! — перекрикивал рычание воды юнец. — Я воткнул! Саблю в мачту! А потом! Забыл забрать!

Все, кто слышали этот разговор, а таких было человек пятнадцать, тут же подхватили и понесли весть дальше. Мальчишка сжался в комок и даже выпустил из рук канат, который тут же прибавил в весе как минимум сотню кило. Всего секунда прошла, а ошалевший боцман лбом пробил юнца в лицо; алые капли крови смешались с дождем, и по палубе заструились красные ручейки. Мальчишка лежал без сознания, и все, что его держало, — это веревка, обмотанная вокруг пояса.

Посмотрев наверх, я с новой вспышкой увидел, как над дозорной бочкой блеснуло лезвие абордажной сабли. Боги, мы обречены. Пожар и буря доконают нас всех. И тут же в голову раскаленной иглой вонзилась безумная, бешеная идея. Во мне, где-то в глубине, проснулся чертильщик, который смыслом жизни видит свои эксперименты. И сейчас я был полностью сосредоточен на опыте, который станет новым толчком в моем исследовании. Возможно, новый кусочек пазла встанет на свое место и приблизит меня к истине.

Ни секунды не колеблясь, я выхватил клинки из ножен и, срубив веревку, держащую меня, словно пса на привязи, двинулся к мачте. За спиной слышались какие-то крики и проклятия, но меня это не волновало. Три раза меня накрывала волна, три раза лишь чудом я удерживался на ногах. Но вот она, мачта, и вделанные в нее дубовые штыри, по которым можно взобраться наверх. Вложив старшую саблю в зубы и держа в левой руке младшую, я стал взбираться по этой лестнице к чернильным небесам. Чем выше я был, тем сильнее меня качало; порой казалось, что еще немного, и я окунусь в море цвета бездны. Но новый рывок — и еще десяток сантиметров оставлен позади.

Наконец я запрыгнул в бочку и попытался вытянуть саблю, заранее зная, что это невозможно. Дерево так сильно набухло и стянуло все щели, что потребовалось бы усилие двух титанов, дабы вытащить эту сорокасантиметровую полоску стали. И в тот же миг с неба сорвалась новая серебряная змея. Привлеченная сталью и человеческой плотью, она устремилась прямо в бочку. Но мгновением ранее безумный маг уже зачаровал свои клинки, и те заискрились и зашипели, когда вокруг них забегали разряды молнии.

Выставив перед собой сабли, я встретил молнию. Она была словно потускневшее серебро, мои же клинки были как чистый лунный свет. Казалось, еще чуть ярче, чуть светлее — и они станут белыми. Удар был страшен и силен: застонали плечевые суставы, на натянутых жилах можно было играть, как на струнах лютни, дыхание сперло, а лицо обдало жаром. На какое-то мгновение воздух вокруг высох до такой степени, что вдохни я его — и легкие бы сгорели, как сорвавшаяся с небес звезда. Но чуть меньше чем долю секунды спустя вновь захлестал дождь, давление исчезло, а древние руны забытого алфавита на саблях засияли ярче. Над своим оружием я работал около тысячи часов, бог над своими молниями трудился около миллиарда лет, и пришло время сравнить, чей гений сильнее.

Я посмотрел вниз, там черные точки метались по коричневой кляксе. Муравьиная работа кипела, но по сравнению с бескрайней мглой и яростью моря это было бесполезное усилие. Словно младенец выполз на поле брани и попытался перевернуть ход битвы двух армий. И пусть сейчас я и есть тот самый младенец, моя армия — лишь пара сотен матросов, а наша крепость — лишь парусный корабль, но никто еще не сдался и не опустил руки. Вряд ли человек может подчинить природу, но победить… нет того, что нельзя одолеть, если руки крепко сжимают сталь, а сердце бьется бесстрашно, как отлаженный часовой механизм.

Черное небо, с палубы такое тяжелое, но далекое, сейчас было много ближе и в разы тяжелее, а безжизненная долина из черных водяных холмов станет могилой неудачнику, не выдержавшему схватку. Новая молния, сорвавшись с небес, ударила в Лунные Перья. Выдержав ее удар, я почувствовал, как расплываются губы в азартном оскале. То чувство, возникшее в сражении с волками, сейчас взревело и затопило все мое сознание.

— И это все?! — кричало оно моими устами, взывая к проклятым небесам.

И каждая новая отбитая молния заставляла сердце биться быстрее. Словно все эти росчерки вливали в меня жизнь или, быть может, своей же жизнью я отражал атаки несуществующего бога. Все спуталось, смешалось, и, лишь влекомый неведомым чувством, я удерживался на плаву в вихре собственного сумасшествия. Я не знаю, сколько это продолжалось, как часто отбитые мною змеи захлебывались в хаосе морского безумства и сколько раз я глох от грома, казавшегося мне яростным воинственным воплем. Сколько раз это чувство в груди сотрясало мои легкие, а из горла вырывался отрывистый, хриплый смех. Все, что я знал, — огонь моих клинков и небесный огонь сожгли и без того облезлого пса страха. Тот больше не скулил, не ныл, не рвал и даже не рычал, он исчез, как утренний туман, гонимый ветром.

Но тут небеса будто засветились, и особо яркая вспышка на миг ослепила меня, а из черной воронки вырвался настоящий дракон. Оскалив пасть, он устремился ко мне. Скрестив клинки перед собой, я встретил его со всей решимостью и отвагой, на какую только способен человек, сражающийся со стихией. Руки дрожали, я слышал скрип костей и стон мышц, слышал крики жил и ярость закипающей крови, но все же я держал. Держал упавшую на меня звезду, яркую и сильную. Спиной прижавшись к мачте, я услышал треск. Нет, это был не мой позвоночник, это была мачта. Она оказалась слабее и подломилась под бочкой в самом хилом своем месте, где было слишком много стыков и заклепок. И я упал. Как когда-то давно, в другом мире, гордый юноша Икар, не послушавшийся заветов отца и поднявшийся слишком высоко в небо. Так же я, не знавший этих заветов и пытавшийся одолеть черные небеса, познал горький вкус поражения. Летя спиной вниз, я видел, как отдаляется одна чернота и приближается другая. Вот мигнули бортик и чьи-то спины, безразличные и безучастные, занятые своим делом. И старое, позабытое чувство голодной водяной бездны, захватывающей добычу, молотом ударило по мне.