Книга Клинок инквизиции - Диана Удовиченко

Румяный молодец подступил ближе, засучивая рукава. Шульц задрожал сильнее, по щекам потекли слезы:

– Не нужно дыбу, ваша святость. Я все скажу, только не пытайте больше!

– Господь зачтет тебе искреннее раскаяние, – вздохнул Шпренгер. – Итак, занимался ли ты колдовством, летал ли на шабаши?

Питер Шульц сознавался во всем подряд: в ведовстве, колдовстве, сношениях с суккубами, ночных полетах верхом на свинье, срамном поцелуе, оборотничестве. Выдавал сообщников, называя имена соседей, друзей и близких. Дан слушал вполуха – большая часть признаний была самооговором под страхом пытки. Он уже привык к такому, испытывал лишь раздражение и брезгливость, но продолжение допроса заставило его насторожиться:

– Назови имя самого сильного колдуна в городе.

– Это был бургомистр Иоганн Юний, – быстро, словно заученно проговорил Шульц. – Других я не знаю…

– Подумай хорошо. Этот человек появился в городе недавно, он чужак. Назови его имя.

Дан внимательно наблюдал за Шульцем. Если изначально колдун боялся пытки, то сейчас его лицо выразило абсолютный ужас и растерянность.

– Но я ничего не знаю… – проблеял он.

– Подумай хорошо, дитя мое. – В голосе Шпренгера прозвучали скорбные ноты.

– На дыбу! – снова возопил Инститорис.

– Но подожди, брат Генрих…

– Нет, пытать! – Толстяк вскочил со скамьи, капризно топнул ногой.

Дан усмехнулся про себя: монахи успешно играли в «плохого и хорошего копа». У них получилось, Шульц расплакался:

– Он убьет меня! Его слуги перережут мне горло… Они всегда так делают с предателями…

– Мы поймаем его, – мягко заверил Шпренгер.

– Выбирай, как издохнуть: на дыбе или с перерезанным горлом! – подбодрил Инститорис.

– Назови его имя.

– Никто не знает его имени, – прошептал Шульц. – Все называют его Гроссмейстер.

– Где его найти?

– Клянусь, не знаю! Его никто не видел!

Шульц заговорил быстро, лихорадочно, словно боялся, что его перебьют и потащат на дыбу. С его слов выходило, что в Равенсбурге есть могущественный мастер темных искусств, защитник ведьм и колдунов. О нем многие знают, но видеть удостаивались только избранные. Говорят, Гроссмейстер предупреждает своих подопечных об аресте, взамен они отдают часть своих заработков.

– Что ж он тебя не предупредил? – поинтересовался Инститорис.

– Я не служу ему, святые отцы, лишь слышал о нем.

Дальше Шульц понес полную ерунду, из которой следовало, что Гроссмейстер – то ли бог, то ли дьявол во плоти.

Дан услышал достаточно – Шульц сказал все, что знал. Дальше несчастного все же отправят на дыбу, и он начнет плести небылицы, лишь бы избавиться от мучений, потом его передадут светскому суду, который приговорит к сожжению.

Дан поклонился инквизиторам и вышел. Запугивание, мистификации, неуловимость, защита верных людей, жестокие расправы над предателями – все это очень похоже на Сенкевича. Именно так он и вел дела в своем времени.

У Дана почти не осталось сомнений: Гроссмейстер и Сенкевич – одно лицо. Но вот как он связан с вервольфом?

Настя

Закрывать разум от навязчивых голосов становилось все труднее, теперь они звучали уже и днем. Еще три монахини сошли с ума и были отправлены в Равенсбург, к инквизиторам. Монастырь погрузился в страх и уныние. Аббатиса старательно делала вид, что ничего не происходит, приказывала молиться усерднее, дабы справиться с дьявольским искушением. Но теперь по ночам никто не спал, все лежали и слушали шепот темноты. И почти каждую ночь темнота забирала кого-нибудь из сестер, погружая в безумие.

– Он восседает под корнем древа смерти, – звучало и звучало в голове. – Он звонит в колокола боли, и имя им – семь смертных грехов…

Настя устала бороться, голоса становились все ближе, и теперь звучали сладко, нежно. Слова проникали в душу, делали ее безвольной, слабой. Она ловила себя на том, что ждет этих слов. Хотелось закрыть глаза, погрузиться в волшебство призрачных шепотов, подчиниться им, сделать то, что они велят. Стать частью… чего? Она не знала.

Однажды, когда Настя сидела одна в скриптории, чистила пергаменты, беззвучно повторяя:

– Он восседает под корнем древа смерти. Он звонит в колокола боли, и имя им – семь смертных грехов… – вдруг пришло понимание: сейчас она перестанет быть собой.

Призраки победят, и она перестанет существовать, ее личность, желания, мечты, привычки – все это исчезнет. Останется оболочка, наполненная враждебной волей, да и та – чужая.

Настя резко поднялась, оттолкнула стол, свитки с шуршанием раскатились по полу. Подхватив светильник и карту, она освободила шкаф, влезла в подземный ход. Плевать ей было на тварь, жившую под монастырем. Лучше издохнуть в ее лапах, чем жить безвольной рабыней чужого разума.

Подвал встретил запахом сырости и ледяным холодом. Настя решительно спустилась, зашагала по длинному тюремному коридору. Шепоты усилились, сделались угрожающими, над головой захлопали невидимые крылья, ее словно не хотели пускать сюда, предостерегали.

– Все равно свалю, – упрямо произнесла Настя.

«Хлюп, хлюп, – раздалось издали. – Шлеп, шлеп…»

Настя дошла до того места в стене, где, судя по карте, должно было находиться продолжение подземного хода, стала простукивать стену. Вскоре пальцы вместо осклизлого холодного камня ощутили поддающиеся гнилые доски. Настя ударила по деревяшке ногой – раз, второй, третий.

Шаги существа становились все ближе. Настя с отчаянием колотила по двери, молясь о том, чтобы справиться, пока до нее не добрался обитатель подвала.

– Уррк? – с ласково-вопросительной интонацией проговорили за спиной, на плечо легла влажная холодная лапа. – Уррк?

Настя медленно обернулась. Тварь стояла перед нею, склонив голову набок и скривив пасть в подобии улыбки. Маленькие, заполненные гноем глазки смотрели просительно-умильно. Пока монстр не проявлял признаков агрессии.

– Э-э-э… привет, – как можно дружелюбнее сказала Настя.

В ответ существо хлюпнуло и заключило ее в объятия, обдав волной невыносимой вони. Стараясь не дышать носом, Настя гнусаво проговорила:

– Да ты в меня влюбился, что ли? Хороший, хороший мутант…

Она ласково похлопала монстра по спине, тот блаженно заурчал и крепче сжал лапы. Чувствуя, что сейчас задохнется или от его любви, или от амбре, Настя сказала:

– Лучше бы помог мне выйти отсюда. Ты, наверное, тут все ходы знаешь?

Тварь слегка ослабила хватку, внимательно прислушиваясь к голосу девушки.

– Выход, понимаешь? – Настя осторожно высвободилась из объятий, помахала рукой. Переборов брезгливость, погладила существо по склизкому, покрытому язвами лбу. – Здесь есть выход? Покажи мне, пожалуйста.