Книга Остаться в живых - Деон Мейер

— И это — его ахиллесова пята?

Ван Герден подался к ней, и Аллисон захотелось отодвинуться.

— Он считает, что может измениться. Он думает, что уже изменился.

Она слышала, что говорит ван Герден, она все понимала головой, но в то же время чувствовала: между ними словно протягивается невидимая нить. У каждого произнесенного слова появлялся подтекст. Аллисон догадывалась, что его тоже влечет к ней, и она поняла, в чем дело: они похожи. В докторе ван Гердене, как и в ней, жило чувство, будто ему чего-то недостает, что-то не так. Они оба чувствуют себя не совсем уютно в этом мире — как если бы им было здесь не место.

Дверь снова открылась, и на пороге показался лысый мужчина. Он прищурился от яркого света. Палец Тобелы нажал на спусковой крючок, и длинная черная винтовка ожила, дернулась, негромко кашлянула. И почти сразу же — прошла какая-то доля секунды, равная одному удару сердца, — деревянная дверь окрасилась кровью. На то, чтобы разобрать винтовку на части и сложить в сумку, у него ушло сорок семь секунд. За это же время Тобела понял, что не может так вести войну. В такой войне нет чести.

Враг должен видеть его. Враг должен иметь возможность дать сдачи.

Мириам Нзулулвази поняла, что выход у нее только один. Ей надо перелезть через перила, повиснуть на нижней перекладине, спрыгнуть вниз и постараться приземлиться на такую же площадку нижнего этажа. Потом снова перелезть и спрыгнуть вниз — и так до тех пор, пока она не доберется до зигзагообразной пожарной лестницы внизу. Тогда все будет проще. Тогда она спустится вниз, на землю.

Она подтянулась и перелезла через перила, стараясь не смотреть вниз; перекинула одну ногу, перенесла вес тела… До земли, до грязной, вонючей аллеи, оставалось восемь этажей.

— Мама, тебя в последнее время никогда не бывает дома, — сказала Лин на улице, у машины.

— Доченька, это не потому, что я так хочу. Просто в последнее время мне часто приходится работать сверхурочно.

— Ты ловишь чернокожего байкера? — спросила Лизетта.

— Ты слишком много смотришь телевизор! — сурово сказала Янина.

— Мама, да или нет?

Янина Менц вставила ключ в замок зажигания и тихо ответила:

— Ты ведь знаешь, я не имею права рассказывать о своей работе.

— Мам, некоторые называют его героем.

— Суту говорит, тебя очень трудно уложить спать. Ты должна слушаться ее. Слышишь?

— Когда мы увидим тебя снова?

— Завтра. Обещаю. — Янина Менц включила заднюю передачу и тронулась с места. — Спокойной ночи!

— Мам, а он правда… Он правда герой?

Но Янина Менц смотрела через плечо назад и ничего не ответила дочери.

Квинн и Радебе побежали наверх по лестнице, потом понеслись по пустому коридору. Их шаги гулко отдавались от плитки. Как такое могло случиться, как она могла сбежать? Не может быть, это не она. Они пробежали мимо двери в комнату для допросов; Радебе заметил, что дверь закрыта, и немного приободрился. Скорее всего, она на месте. Но сначала надо проверить дверь пожарного выхода. Он рывком распахнул ее и вышел на площадку. Сначала он ничего не увидел, и ему стало легче. Сзади сопел Квинн. Потом тот тоже вышел на площадку, огороженную перилами.

— Слава богу, — услышал он слова Квинна у себя за спиной.

— Пока он во что-то верит, — сказал Затопек ван Герден, — его не собьешь. Может быть, им даже удастся уговорить его вернуться. Нужно только найти к нему правильный подход.

— Похоже, вы сами не очень-то в это верите, — заметила Аллисон.

— Вы слышали о теории хаоса?

Она покачала головой. Луна, большая и круглая, ярко светила на них с востока. Ван Герден поднял руку; Аллисон на миг показалось, что он собирается дотронуться до нее. И ей вдруг ужасно захотелось, чтобы он к ней прикоснулся. Но рука повисла в воздухе, а потом он взмахнул ею, словно подкрепляя свои доводы.

— В нескольких словах, теория заключается в следующем: крошечное изменение в маленькой местной системе способно нарушить равновесие в другой, гораздо большей системе, отдаленной от первой. Это математическая модель; ее воспроизводят на компьютере.

— Не понимаю.

Ван Герден оперся ладонью на столешницу:

— Вам придется нелегко. Сначала нужно разобраться в том, кто он такой. Какова его сущность. Многих людей — собственно говоря, большинство — можно назвать пассивной массой, тростником, колышущимся под ветром. Они безропотно воспринимают любые перемены. Разумеется, они стонут, жалуются и угрожают, но в конечном счете приспосабливаются и плывут по течению. Тобела принадлежит к другой группе, к меньшинству. Он деятель, он, если хотите, активатор, катализатор. Когда апартеид угрожал уничтожить его генофонд, он предпочел изменить среду, окружающие обстоятельства. Очевидная невозможность задачи его не остановила. Вы следите за ходом моей мысли?

— Вроде бы да.

— Сейчас, в данный момент, он подавляет свои естественные реакции и порывы. Он полагает, что может стать «колышущимся тростником». И пока равновесие его внутренней системы не нарушено, ему все удается. До сих пор все было легко. У него была работа, Мириам и Пакамиле. Безопасная замкнутая система. Ему хочется, чтобы и дальше все шло точно так же. Но трудность в том, что жизнь такой никогда не бывает. Реальный мир не находится в равновесии. Согласно теории хаоса, небольшие изменения в окружающей среде в конечном счете ведут к непредсказуемым последствиям.

Перед тем как вернуться в здание, Винсент Радебе посмотрел вниз. Тогда-то он и увидел беглянку. Она висела на руках, болталась между небом и землей. Их глаза встретились; ее глаза были полны страха. Она раскачивалась, как маятник, над площадкой седьмого этажа.

— Мириам! — закричал он, нагибаясь. Он хотел схватить ее за руки, вытащить наверх. Хотел спасти ее.

— А что потом? — спросила Аллисон. — Допустим, что-то случится и он вернется к своей сути?

— Тогда все выйдет из-под контроля, — задумчиво проговорил доктор Затопек ван Герден.

Она среагировала механически: разжала онемевшие пальцы.

Она не упала на площадку седьмого этажа. Пролетела мимо. Молча.

Винсент Радебе застыл на месте; он видел, как корчится ее тело, медленно летящее к земле. Ему показалось, что он услышал негромкий удар, когда она упала на грязную землю.

Он крикнул один раз на своем родном языке, в отчаянии обращаясь к небу.

Тобела Мпайипели почти полностью слился с окружающим миром. На черном небе светила огромная, красивая луна. Она освещала бескрайние саванны Свободного государства, высокие травы. То и дело в лучи фар попадали заросли акаций. Тобела чувствовал мотоцикл, чувствовал собственное тело и чувствовал свое место на родном континенте. А еще он видел себя словно со стороны и ощущал, как в нем полноводной рекой пульсирует жизнь; поток захватил его, и он понял, что навсегда запомнит этот миг, сохранит его в памяти, потому что счастье мимолетно и преходяще. Нечасто удается испытать такое полное и совершенное единение со Вселенной.