Книга Паруса смерти - Михаил Попов

— Да, это уму непостижимо.

— Говорят, что одна из утерянных книг Страбона посвящена описанию Луны…

…Город мы увидели издалека. Несмотря на то что вокруг него не было заметно никаких оборонительных сооружений, впечатление он производил внушительное. Я забыл сказать, что Пизон мне сообщил, что всю единственную плодородную лунную равнину занимает одно государство и, стало быть, воевать ему не с кем и нужды в оборонительных сооружениях нет. Мое несколько улегшееся за последние два дня любопытство разыгралось вновь. Люций тоже напрягся, глаза его заблестели, и я спросил Пизона о причине. Он мне ответил, что селениты крайне редко путешествуют, не ведая в этом никакой нужды, и большинство из них никогда не видело города, так что волнение мальчика объяснимо, хотя и огорчительно: значит, душа его подвержена низким, мелочным эмоциям. Он уже достиг возраста, когда должен понимать, что ничего такого, что ему не суждено, не угрожает ему, а то, на что он не имеет права, его не постигнет. Так что волнение неуместно. Мне показалось неправильным требовать от ребенка столь философского отношения к жизни, но возражать было некогда, мы пересекли последнюю хлебную ниву и уже приближались… Поскольку надвигался вечер, мы направились в странноприимный дом. Гостиницей это скудно обставленное, но чистое и уютное заведение назвать было нельзя. Там не брали никакой платы с путников, к тому же все получившие пристанище под крышей этого заведения проявляли ту обычность поведения и настроения, которые мы находим у наших паломников. К совместному религиозному бдению в имевшемся внутри строения храме я приглашен не был, и, поужинав куском вкусного хлеба и кружкой целебной родниковой воды, я лег спать под чистым, прекрасно пахнущим душистой травой одеялом, уже не удивляясь его бедности и вытертости.

Утром начался осмотр столицы. Пизон был здесь уже не впервые, а мы с мальчиком жадно оглядывались по сторонам. В целом горожане-селениты своими привычками и одеждой мало отличались от селенитов-поселян, судя по всему, им тоже был знаком и физический труд, и благородное воздержание. Они прогуливались меж: прекрасных строений по улицам, освеженным усердными водоносами. Свое время, не занятое работой в мастерских, обсерваториях, селениты делили между мусейонами, палестрами[13]и прогулками в окружающих город рощах. Чистота улиц и других общественных мест просто поражала. Я все время сравнивал с широкими улицами столицы селенитов, благородно спланированными и украшенными необычными, разнообразными строениями, убогие улочки наших городов — даже самых крупных и просвещенных, — залитых помоями. На ум мне приходили наши дикие торговые площади, полные снующего люда и орущего скота. Здесь же мелькали грациозные лошадки аккуратных лунных пород, мерно вышагивали верблюдообразные животные с притороченными к горбам тюками, но никаких следов навоза и никакого дурного запаха.

— Как же добиваются этого селениты?

— Должен вам признаться, коллега, что это осталось одной из не разгаданных мной загадок. Обращаться с прямыми вопросами по этому поводу мне показалось несколько неуместным, но я как-нибудь все-таки разведал бы это, ибо в науке нет второстепенных вещей, однако меня отвлекло одно странное обстоятельство… Вообще селениты крайне обходительны, это у них, насколько я могу судить, в характере. К любому можно обратиться с любой просьбой, и он почтет своим священным долгом вашу просьбу выполнить, если только это в его силах. Беседовать с абсолютно любым селенитом — неизъяснимое удовольствие. Я подходил к мирно отдыхающим старикам, к купающимся в фонтанах детям, к весело балагурящим юношам, вышедшим после занятий гимнастикой из палестры, и всегда находил интересных, мыслящих собеседников, умеющих свободно поддержать разговор о чем угодно: о движении планет, об архитектуре, об истине, о красоте, причем они умеют выслушать собеседника и попытаться его понять. Так вот, единственное, о чем никто из них говорить не желал и отказывался, хоть и с виноватой улыбкой, но решительно, — это о том странном сооружении, которое я заметил в самом центре города, -насколько можно было судить по моим наблюдениям и приблизительным расчетам.

Город был велик, я бы даже сказал очень велик, куда больше Кельна или Флоренции, может быть, его размеры превосходили размеры Парижа, окончательно выяснить мне это не удалось. Странность его планировки была в том, что посреди было помещено, по всей видимости, круглое сооружение. Размеры оно имело громадные. Сначала оно мне показалось крепостью, внутренним укреплением, и я спросил у Пизона, так ли это. Он пожал плечами и сказал, что в каком-то смысле это так, это действительно внутреннее укрепление. Больше он ничего говорить не стал и попросил подождать меня еще совсем немного, ибо мы направляемся туда, где мне дадут ответы на все вопросы. Мы продолжали двигаться по улицам города, почти не приближаясь к серой стене таинственного сооружения. Она все время оказывалась у меня перед глазами и, несмотря на все яркие впечатления дня, завладела моими мыслями. Рискуя попасть в неловкое положение, я в тот момент, когда Пизон и Люций на минуту оставили меня, чтобы попить воды из бьющего прямо посреди улицы родника, весьма искусно украшенного каменными фигурками, обратился к погонщику верблюдообразного гужевого зверя. Что это за стена? Он посмотрел на меня очень странными глазами. Не знаю, сразу ли он распознал во мне чужестранца, но весь вид его говорил, что если я даже чужестранец, то мой вопрос совершенно неуместен, неловок и невозможен. Хорошо, что у меня закалка настоящего ученого и я хорошо усвоил, что поиск истины должен вестись, невзирая ни на какие трудности, опасности, жертвы и уж конечно ни на какие условности, пусть даже и религиозные. Я обратился со своим вопросом к молодому водоносу, старательно увлажнявшему улицу, — реакция была примерно такой же.

Между тем мы приблизились к тому месту, где должно было происходить испытание Люция и где, по всей видимости, находились люди, знающие ответы на вопросы. Огромный храм, украшенный каменными колоннадами и пилонами, немного неестественно выглядящими, на наш вкус, впрочем, как и все здесь, принял нас в свои гулкие и прохладные объятия. Внутри стоял полумрак, в отдалении — размер залы был громаден — горели светильники, осторожно освещавшие испещренную то ли письменами, то ли чертежами стену. При виде их мне пришел на ум небезызвестный аббат Тритем — криптограф, оккультист и колдун.

Откуда-то сбоку — мне показалось, что он сгустился из полумрака, — к нам подошел человек в белой тунике с абсолютно лысой головой. По тону его говора сразу стало понятно, что он человек сведущий и ответственный. Он выслушал рассказ Пизона, не глядя в мою сторону, потом повернулся ко мне, поприветствовал обычным селенитским способом, но без особого радушия, и предложил следовать за ним. Во время этого не слишком короткого путешествия в недра невообразимого храма «жрец», так я его назвал про себя, чтобы как-нибудь назвать, шел впереди меня. Огни «лампад», украшавших и освещавших не только главную залу храма, но и все коридоры, время от времени отражались в его зеркально выбритом затылке. Жрец со мной не разговаривал — ему, кажется, без всяких разговоров было ясно, что со мной делать. Путь наш оказался длиннее, чем я мог предположить, принимая во внимание размеры храма; или храм был велик неимоверно, или меня вели сложным путем. Я волновался, и, несмотря на то что внимательно присматривался ко всему, что оказывалось в освещенном лампадами пространстве, мне не удалось определить, чем же, собственно, является пересекаемое мной по длинному маршруту строение — языческим ли колоссальным капищем, жилищем ли неизвестного мне, чуждого, может быть, но все же единого божества.