Книга Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Массимо Манфреди

— «Бараньи мозги»! Слышал ли кто более дурацкий пароль?

— Это его излюбленное блюдо, — развел руками Черный.

— Как я уже говорил, — снова заговорил Парменион, — похоже, Великий Царь выступил со всем своим войском в направлении Тапсакского брода.

— Тапсакского брода…— повторил царь. — Стало быть, как я и представлял, Дарий пытается преградить мне путь к Сирийским воротам.

— Полагаю, ты прав, — согласился Черный.

— И сколько их? — спросил Александр.

— Тьма, — ответил Парменион.

— Сколько? — нетерпеливо повторил царь.

— Около полумиллиона, если сведения точны.

— Один к десяти. И правда, тьма.

— Что думаешь делать?

— Идти навстречу. У нас нет выбора. Готовьтесь к выступлению.

Оба военачальника отсалютовали и направились к выходу, но Александр задержал Пармениона.

— В чем дело, государь? — спросил тот.

— Нам тоже нужно установить пароль для обмена устными донесениями, тебе не кажется?

Парменион потупился:

— У меня не было выбора, когда я посылал к тебе Сисина: мы не предвидели подобной возможности, когда расставались.

— Верно, но теперь пароль необходим. В будущем снова может возникнуть ситуация такого рода.

Парменион улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься?

— Мне пришла на ум считалочка, которую ты распевал в детстве. Тебя научила ей старая Артемизия, кормилица твоей матери, помнишь?

Старый солдат на войну торопился,

А сам-то на землю, на землю свалился!

А потом ты падал на пол.

— Почему бы и нет? — согласился Александр. — Наверняка никто не заподозрит, что это пароль.

— И нам не нужно его заучивать. Ну, я пошел.

— Парменион, — снова задержал его Александр.

— Да, государь?

— Чем занят Аминта?

— Своими обязанностями.

— Хорошо. Но продолжай присматривать за ним так, чтобы он не заметил. И постарайся узнать, действительно ли Мемнон умер. И отчего.

— Сделаю все возможное, государь. Гонец от Евмолпа из Сол еще в лагере; я передам ему, чтобы разузнал.

На следующий день гонец отбыл, и войско собралось на рассвете свернуть шатры. Все было подготовлено заранее: животные навьючены, повозки нагружены провизией и оружием, намечены места привалов на шесть дней перехода до Киликийских ворот — ущелья в Таврских горах, такого узкого, что там не могли проехать рядом два всадника.

В тот же самый вечер один солдат из числа тех, что пришли с подкреплением, явился в шатер к Каллисфену, чтобы вручить пакет. Историк, собиравшийся записать последние события, встал и наградил его, а потом, как только тот ушел, вскрыл пакет и увидел не представляющий никакого интереса текст: какой-то трактатец о пчеловодстве, которого он никогда не заказывал. Это было зашифрованное послание. В тайном тексте говорилось:

Я послал Теофрасту средство, чтобы он вручил его врачу на Лесбосе, но погода плохая, и корабль вряд ли отправится в ближайшие дни. Уверенности нет ни в чем, как и в результате.

Далее следовал открытый текст:

Аристотель своему племяннику: здравствуй! Мне встретился один человек, знавший Павсания, убийцу царя Филиппа, и теперь я вряд ли могу поверить в историю, которую рассказывали о нем и его отношениях с монархом, поскольку мало что в ней представляется правдоподобным. Я разыскал одного из оставшихся в живых участников событий и встретился с ним на постоялом дворе в Берое. Этот человек держался очень настороженно и все отрицал, как я ни пытался его успокоить. Я ничего не мог поделать. Единственное, что мне удалось (путем подкупа одной рабыни), — это выяснить, кто же он такой на самом деле. Теперь я знаю, что у него есть молодая дочь, в которой он души не чает и которую прячет среди девственниц храма Артемиды у границы с Фракией.

Я должен уехать в Афины, но продолжу свои изыскания и буду держать тебя в курсе. Береги здоровье.

Каллисфен положил документы в маленький окованный сундучок и лег спать, чтобы на рассвете быть готовым к отбытию.

Еще затемно его разбудили Евмен и Птолемей.

— Слышал новость? — спросил Евмен.

— Какую? — продирая глаза, спросил Каллисфен.

— Похоже, Мемнон умер. От внезапной болезни.

— И неизлечимой, — добавил Птолемей. Каллисфен сел на край кровати и подлил масла в гаснущую лампу.

— Умер? Когда?

— Известие принес один из новичков. Прикинув время на путь к нам, можно сказать, что это могло случиться полмесяца — месяц назад. Все вышло так, как мы и рассчитывали.

Каллисфен вспомнил дату на письме своего дяди и, тоже быстро прикинув в уме, сделал определенный вывод. Конечно, невозможно утверждать наверняка, что смерть наступила неслучайно, но и исключать этого тоже нельзя.

— Тем лучше, — только и ответил он, а потом оделся, позвал рабыню и велел ей: — Приготовь чего-нибудь горячего царскому секретарю и военачальнику Птолемею.

ГЛАВА 46

— Бараньи мозги, — объявил повар-перс, ставя на стол перед Евмолпом из Сол блюдо с румяными лепешками. Под черными, как вороново крыло, усами он в приветливой улыбке открыл все свои тридцать два белоснежных зуба.

Развалившийся на ложе напротив правитель Сирии сатрап Ариобарзан улыбнулся еще приветливее:

— Не это ли твое любимое блюдо?

— О да, конечно, свет ариев и непобедимый полководец. Да уготовит тебе будущее честь надеть жесткую тиару, если когда-нибудь — да не будет на то воля Ахура-Мазды! — Великий Царь поднимется на башню молчания, чтобы присоединиться к своим славным предкам.

— Великий Царь наслаждается превосходным здоровьем, — возразил Ариобарзан. — Но прошу тебя, угощайся. Как тебе эти бараньи мозги?

— Ммм!.. — промычал Евмолп, вытаращив глаза, чтобы изобразить невыразимое наслаждение.

— Ведь это же и слова твоего пароля, когда ты посылаешь сообщения нашим врагам, не так ли? — спросил Ариобарзан все с такой же ослепительной, ничуть не потускневшей улыбкой.

Евмолп закашлялся от полезшего обратно куска.

— Глоток воды? — заботливо предложил повар, наливая из серебряного кувшина, но Евмолп, побагровев, сделал рукой знак: нет, не надо.

Придя в себя, он принял свой обычный невозмутимый вид и посмотрел на сатрапа с самой заискивающей улыбкой:

— Я не понял этой милой шутки.

— Это вовсе не шутка, — любезно объяснил сатрап, оторвав от жареного на вертеле дрозда крыло и обгрызая его передними зубами. — Это чистая правда.