Книга Опал императрицы - Жюльетта Бенцони

– А что она у нас делает?

– Спроси у своего секретаря. Он от нее без ума! Ты говорил, у нас нет собаки? Так вот, теперь она у нас есть: хорошо выдрессированный щенок, который ест только из рук любимой хозяйки, а зовут его Анджело!

– Любимой хозяйки? Он что, посмел...

– Я свечку не держала, так что не знаю, спит он с ней или нет, но меня бы это не удивило – так он себя ведет. Говорю тебе, она все равно что живет здесь! И это даже мешает господину Бюто поддерживать здесь порядок...

– Успокойся, я вернусь через два или три дня и во всем разберусь! Подозрительных посещений не было? – прибавил он, вспомнив, как боялась Анелька появления польских революционеров.

– Если ты имеешь в виду разбойников с самопалами и ножами в зубах – нет, такого у нас не было!

– Хорошо. Слушай меня внимательно! Я не звонил, и ты не знаешь, что я возвращаюсь. Поняла?

– Хочешь сделать им сюрприз? Трудновато тебе будет это устроить.

– Почему?

– Потому что твой секретарь платит мальчишке, чтобы тот встречал все дальние поезда.

– Смотри-ка! Влюблен, но осторожен? Не беспокойся, я приеду на машине. Я купил маленький «Фиат» и оставлю его в Местре у Олизетти... Иди к мужу, Чечина, и спокойной ночи!

Мысль о том, чтобы вернуться в Венецию на машине, явилась князю внезапно. Так к тому же будет и проще, раз он собирается взять с собой Фрица. Что же до венецианских новостей... Альдо совершенно не нравилось поведение Анельки. И ничуть не больше – этого дурачка, который так легко угодил в ее сети.

– Мы уедем послезавтра! – заключил Морозини, посвятив во все это Адальбера. – Поведение Анельки начинает казаться мне странным. Она явилась, умоляя, чтобы я ее спрятал, чтобы спас от врагов, я прячу ее в надежное место, а она не находит ничего лучшего, как прямо-таки вторгнуться в мой дом!

– А ведь было время, когда ты только об этом и мечтал?

– Да, но оно прошло. У этого такого лучезарного на вид создания слишком много теней, слишком много недомолвок, слишком много темных пятен! А главное – слишком много любовников, и сейчас я даже не уверен, испытываю ли еще к ней хотя бы симпатию.

– Думаю, она воображает, что ты все еще безумно в нее влюблен. Напомню тебе, что, явившись в твой дом, она представилась твоей невестой.

– Я достаточно быстро заставил ее выкинуть эту идею из головы...

– Это ты так считаешь! Готов поклясться, она не рассталась с намерением сделаться княгиней Морозини.

– Через постель моего секретаря? Не самый Удачный путь.

Это всего лишь ни на чем не основанное предположение! Я скорее склонен поверить, что таким образом она пытается вписать в твое окружение свой образ... неизгладимый образ. Тебе трудно будет от нее избавиться...

– Разве что я сумею помочь арестовать ее отца или, что еще лучше, пристрелить его!

Видаль-Пеликорн, ничего не отвечая, продолжал рассматривать сердитое лицо друга – энергичные черты, ставшие еще жестче от гнева, высокую, с непринужденной пластикой фигуру, голубые глаза, в которых так часто искрится веселье либо насмешка. Даже при разнице в двадцать лет, думал он, видимо, от такого мужчины нелегко отказаться. И ко всему – еще богатый вельможа!

– Не рассчитывай на это! – вздохнул он наконец. – Даже с Хименой этот номер не прошел.

* * *

С окнами, освещенными изнутри множеством свечей – электричество, по-видимому, на сегодняшний вечер было изгнано – Рудольфскроне сиял в ноябрьской ночи, подобно ковчегу в глубине церковной крипты. Казалось, замок приготовился к одному из тех ночных праздников, изысканных и прелестных, которые так любили в минувшие века. И все же, когда ровно в восемь часов маленький красный «Амилькар» доставил к замку своих пассажиров, поблизости больше не оказалось ни одной машины.

– Тебе не кажется, что, кроме нас, гостей не будет? – спросил Адальбер, когда мотор заглох и они смогли наконец услышать звуки скрипок, игравших Ланнеровский вальс.

Надеюсь! Если эта комедия с помолвкой будет продолжаться, я предпочел бы, чтобы зрителей было как можно меньше...

Лакей в малиновой ливрее распахнул дверцу, другой, вооружившись серебряным подсвечником, стоял наготове, чтобы освещать путь гостям, поднимаясь впереди них по парадной лестнице.

– Госпожа графиня ожидает вас в салоне муз, – сообщил им этот последний.

Казалось, будто для этого праздника собрали цветы со всей округи. Они стояли повсюду, и два друга одновременно догадались, почему им стоило такого труда раздобыть букет белых роз, который они послали в замок сегодня днем. Цветы окружали большие бронзовые канделябры с горящими свечами, распускались в корзинах на лестничной площадке и у подножия мраморной лестницы. Из-за них и из-за того, что на всех предметах лежал золотистый отблеск живого огня, замок казался погруженным в атмосферу нереальности. Альдо никак не мог решить, нравится ему это или раздражает. Он думал о том, что ему придется разыгрывать дурацкую роль влюбленного перед самым неблагодарным зрителем, какой только может быть: перед Лизой! Или он справится с ролью слишком хорошо и она исполнится презрением к его таланту, или он сыграет плохо, и тогда Лиза его высмеет.

– Сделай другое выражение лица! – шепнул ему Адальбер. – У тебя такой вид, словно ты идешь на эшафот.

Счастливчик – он мог просто наслаждаться обществом женщины, которую любил. Ибо Морозини давно уже не сомневался в этом – его друг был отчаянно влюблен в мадемуазель Кледерман...

– Примерно так оно и есть, – пробормотал он.

Йозеф, очень величественный в малиновом бархатном камзоле, отделанном черным сутажом, встретил их на верхней ступеньке лестницы, чтобы проводить в салон муз, но на полпути внезапно остановился:

– Господи, чуть не забыл!.. Князь, фрейлейн Лиза велела мне подготовить вас к неожиданности...

Только этого недоставало!

– Неожиданности? Какого рода?

– Понятия не имею, ваше сиятельство, но, думаю, что-то серьезное, раз мне поручили вас предупредить.

– Спасибо, Иозеф!

Ни тот ни другой не заметили, что их разговор слышала белая фигура, застывшая на площадке лестницы, этажом выше, опираясь одной рукой о перила...

Салон муз располагался перед столовой. Помещение украшали фрески в итальянском стиле, но выполненные не более чем добросовестно и потому не задержавшие на себе внимания Морозини. Оно целиком сосредоточилось на старой даме, стоявшей посреди комнаты рядом с большой бледно-зеленой вазой, из которой вырывался фейерверк белых роз.

– Такие чудесные цветы! – с улыбкой сказала она, протягивая Морозини для поцелуя красивую, унизанную кольцами руку.

Сама графиня была не менее великолепна. Бриллианты сверкали у нее в ушах, на черном кружеве платья с высоким воротником на китовом усе, а на белоснежных волосах, уложенных в высокую прическу, лежала диадема из тонких мерцающих иголочек, окружавшая ее голову нежным сиянием. Рядом с этой королевой Фридрих Апфельгрюне, облаченный во фрак и очень несчастный на вид, совершенно терялся...