Книга Человек без собаки - Хокан Нессер

Когда она вышла из дому, полил давно собиравшийся дождь. Она заказала такси. У нее возникло чувство, что она никогда сюда не вернется.

Уехала в Стокгольм повидаться с сестрой.

Глава 26

Через час после разговора с Эббой Германссон Грундт инспектор Гуннар Барбаротти спустился в полицейский кафетерий, чтобы выпить две чашки черного кофе и поразмышлять о жизни.

Три дня назад он вышел на работу после четырехнедельного отпуска. Сейчас Гуннар попробовал вспомнить, было ли ему когда-нибудь так же трудно включиться в текучку. На него сразу повесили несколько дел, и одно очень печальное: некий турок, владелец пиццерии, устал от преследований молодых нацистов и убил одного из них клюшкой для гольфа. Убитому было девятнадцать лет. Два хорошо направленных удара в оба виска; насколько Барбаротти было известно, подследственный утверждал, что это была необходимая самооборона.

Зачем он треснул его дважды? — недоумевала Эва Бакман. Одного такого удара вполне достаточно. Этот второй удар потянет на дополнительные шесть лет к сроку. С другой стороны, добавила Эва, хорошо, что эмигранты начали играть в гольф: так они быстрее ассимилируются в буржуазном обществе.

Гуннар Барбаротти никогда не держал клюшку в руках, но он видел пятнадцать фотографий раскроенного черепа этого юнца и не знал, что и думать.

К тому же было очень жарко. Солнце поддавало жару, как утюг, который забыли выключить. Довольно редкое явление для конца августа. Работать в такой атмосфере было не только трудно, а как бы сказать… противоестественно.

Первые две недели отпуска он провел с тремя детьми в Фискебекскиле, где он снимал хижину, а вторые две — в Греции. В Кавалле и на острове Тасос. В Греции, конечно, было еще жарче, но там было ярко-синее море и женщина по имени Марианн. Он встретил ее в таверне во второй же вечер; Марианн сбежала от манодепрессивного учителя физики, отношения с которым якобы зашли в тупик. Так она, во всяком случае, утверждала, и Гуннар Барбаротти решил: ну и ладно, а почему бы нет? Они расстались на аэродроме в Тессалоники всего шесть дней назад, заключив договор: не беспокоить друг друга по крайней мере месяц, а там поглядим.

В Чимлинге не было ни моря, ни Марианн.

Зато был комиссар Асунандер, и комиссар этот был в на редкость отвратительном настроении. Может быть, потому, что зубные протезы по каким-то причинам плохо держались в такую жару. Вполне возможно: он выражался еще резче и лаконичнее, чем обычно. Кто-то утверждал, что его такса принесла четырех мертвых щенков, но никто не решался спросить.

— Германссон? — прошипел он, к примеру, когда Гуннар с величайшей осторожностью затронул эту тему. — Всё. Труп — или ничего. Или два! Работай или меняй. В забытых вещах освободилось место. Хочешь там?

— Я просто хотел узнать, что произошло за время моего отсутствия…

— Достаточно, чтобы не совать нос в полусписанное дело! — неожиданно многословно выпалил комиссар. — Пожары в двух школах, четыре нераскрытых изнасилования, восемь избиений. Садоводческий павильон ограбили. А турок крошит народ клюшками!

— Спасибо, понял, — сказал Гуннар Барбаротти.

Кому приходит в голову грабить садоводческие павильоны? — думал он, спускаясь на лифте. Что, в банках деньги кончились? И восемь месяцев — не срок, чтобы отправить в архив двойное убийство. Или двойное исчезновение, называй как хочешь.

Похоже, дело Германссонов с места не сдвинулось.

Он повыбирал между коричной булочкой и венским хлебцем, остановился на булочке и тут же пожалел. Когда я о ней думаю — об этой истории, конечно, не о булочке… о черт, что у них с кондиционером, сижу весь мокрый… — когда я думаю об этой истории, она все больше кажется мне практически нерешаемой головоломкой, придуманной каким-то злорадным математиком. У него у самого был такой учитель в старших классах — тот обожал задавать ученикам подобные головоломки, стараясь подсунуть их в пятницу вечером, чтобы испортить им выходные. Барбаротти не мог вспомнить случая, чтобы кто-то справился с задачей. В понедельник учитель торжествующе знакомил их с элегантным решением; впрочем, элегантность и даже правильность этого решения тоже мало кто понимал.

Итак, головоломка. Двое — дядя и племянник. Собираются за несколько дней до Рождества, чтобы отметить знаменательный день — шестидесятипятилетие отца и сорокалетие старшей дочери. В первую ночь бесследно исчезает дядя, а на следующую ночь — племянник. Будьте любезны. Впереди выходные — наверняка решите.

О, дьявол… Он вытер пот со лба и откусил большой кусок булки. Асунандер прав. Нечего тратить время на это дело. Бессмысленно. Никогда в жизни не участвовал в расследовании, где было бы попусту потрачено столько времени. Что эта чертова булка, из пенопласта она, что ли… тесто скрипит на зубах.

Это нелепое обвинение в адрес ни в чем не повинных пекарей почему-то напомнило ему бывшую жену. Со стороны бывшей жены новостей было хоть отбавляй. Когда он забирал детей, она поведала ему, что нашла нового мужчину. Это во-первых. А во-вторых, она собирается переехать к новому мужчине в Копенгаген — он там преподает йогу. Она пока еще не сообщала Ларсу и Мартину о предстоящих в их жизни переменах, по разным, как она выразилась, причинам, и настоятельно просила Гуннара тоже не затрагивать эту тему.

Он и не затрагивал. Но прошло больше двух недель, а от них ничего не было слышно. Может быть, грузовик с барахлом уже катит в Копенгаген? И как вы там будете жить, ребятки? Через пять лет будете говорить со мной по-датски?

Он откусил еще кусок пенопласта. Что будет с обществом, если сыновья не говорят на языке отцов?

Бесспорность этой мысли, кстати, сомнительна. Скорее всего, это предрассудок. Многие именно так и живут, к тому же в такую жару и думать на эту тему неохота. Не меньше тридцати градусов в тени. Он пошел за второй чашкой кофе, но его перехватила влетевшая в кафетерий Эва Бакман.

— Вот ты где! — крикнула она, отдуваясь. — Мы получили рапорт — два трупа в морозильнике. Хочешь принять участие?

Гуннар Барбаротти на секунду задумался. Да, хочу. О жизни подумаю в другой раз, а морозильник в такую жару — то, что нужно.

Эбба с трудом удержалась, чтобы не сойти с поезда в Упсале. Напротив нее уселись двое — молодой человек и девушка. Оба коротко стриженные, оба в очках; наверняка студенты — тут же уткнулись в свои конспекты, бормоча и что-то подчеркивая. Она исподтишка наблюдала за ними, не в силах отвязаться от мысли, что они могут оказаться товарищами Хенрика по университету. Конечно, семестр еще не начался, но все же… Она закрыла глаза и попробовала представить Хенрика. Он появился, но на какую-то долю секунды, и тут же исчез. Она сделала еще одну попытку — тот же результат. Это ее раздражало, но в последнее время так было почти всегда. Хенрик ускользал от нее, становился все более и более неуловимым. Неужели я забываю своего сына? — с ужасом подумала она. Почему ты не останешься подольше, Хенрик? Почему я ощущаю тебя только в этих проклятых бело-зеленых пакетах? Ее передернуло. Она вдруг поняла, что отправилась в эту поездку как раз вовремя. Потом было бы уже поздно.