Книга Семена огня - Владимир Свержин

Все это казалось баронам, их воинам, свободным франкам, а возможно, даже их собакам, вестью, лишенной какой бы то ни было логики! Конечно, ни о какой логике, этой продажной девке рабовладельчества, бароны никогда и слыхом не слыхивали, однако нутром чуяли, – где-то что-то тут не так!

Как обычно бывает в подобных случаях, все необъяснимое, казалось им, таит угрожающий смысл, о котором и гадать не стоит. И сам выйдешь целее, и ближним спокойнее.

Но все же невнятное бурление и возбужденные разговоры в караване, ставшем лагерем на лугу близ дороги, продолжались до самого рассвета. Когда же наступило утро и солнце озарило лес и затуманенные ночным бдением головы, люди оружия подкрепились, чем бог послал, и начали седлать коней, приводить в порядок мозги и готовиться к походу. Правда, все еще не ясно было, куда и зачем, но не стоять же на лугу до второго пришествия?!

Тем временем по старому римскому тракту к Реймсу потянулись крестьянские возы, и купцы, сбившись в охраняемые караваны, направились вдаль по своим торговым делам.

И уже очень скоро до лагеря докатилось известие, что намедни, ближе к вечеру, могущественный Пипин Геристальский с небольшой свитой приехал в монастырь Святого Эржена, и там, в храме, было совершено некое таинственное действо, после коего обитель получила богатейшие дары, а сам отец-настоятель был пожалован епископом. С каждой минутой слухи росли, крепли и обрастали новыми и новыми цветистыми деталями. Среди баронов все увереннее слышались голоса о том, что уж точно Пипину виднее и, несомненно, хитрость удумана им неспроста, и что им тоже следует ехать и присягать молодому Дагоберту. Вот только беда – непонятно, куда, собственно, ехать и где искать нового повелителя франков!

Пока длились споры, пока собирались в путь-дорогу обескураженные бароны, до импровизированного лагеря докатился новый слух: отряд госпожи Брунгильды движется к Реймсу, и по всему видать, что она крайне не в духе.

Пипин Геристальский не сводил глаз с юного Дагоберта, будто увидел его впервые. Смотрел и досадовал на свою неосмотрительность. В прежние дни он видел в нем лишь мальчишку, неоперившегося юнца – мелкую помеху на пути к трону и отменный рычаг влияния на неприступную аквитанскую красавицу Гизеллу. Вчерашний день все изменил, спутал выношенные планы.

Судьба, будто щенка, схватила его за шкирку и ткнула носом в лужу, заставляя в единый миг отказаться от всего, чем он жил последние годы. Да что там годы? Еще отец его пытался сбросить ярмо ненавидимой им власти потомков Меровея. Ему не удалось, хотя он и был к этому близок. Все, что тогда он смог – отвести от себя подозрения и дальше служить верой и правдой, ожидая, когда настанет подходящий час для удара. Час не настал, он так и умер, окруженный почетом, с выражением жесточайшего разочарования на лице.

Теперь, выходит, так же не удалось и ему самому. Быть может, этот проклятый род, эти похищенные из адской бездны семена огня и впрямь защищает некая высшая сила, недоступная пониманию смертного человека?!

В любом случае немыслимо, чтобы юный Дагоберт простил своему майордому, пусть даже и первому из присягнувших, участие в убийстве отца. Он и сам не простил бы!

Быть может, плюнуть на клятву, помочь Брунгильде или самому отвлечь как-то Дагоберта и его невесть откуда взявшихся сторонников, дать сестре возможность опередить наследника престола у тайного грота? А может, и вовсе попробовать самому?! Вот только как это сделать? Если не выйдет – придется туго! В лучшем случае придется мириться с властью Дагоберта, быть первейшим из первых, но под его рукой. Конечно, до поры, до времени… Когда наступит та пора, когда придет то время?! И наступят ли они вообще…

– Мы уже совсем близко, – произнес он вслух. – Но, быть может, мой повелитель устал? Мы скачем без остановки несколько часов.

Дагоберт коротко мотнул головой. Ему было не до заботливых речей вчерашнего злейшего врага. Его отец парил в небе за много лье отсюда, точно изводя своими маневрами двигавшуюся впереди небольшого войска Брунгильду. Предложенный Рейнаром план действовал. Стоило яростной воительнице сделать шаг в сторону тайного захоронения, как дракон разворачивался и проносился над ее головой, ввергая человекообразную гарпию в состояние, близкое к буйному помешательству.

Она порывалась устремиться следом, расправив крылья, но человечья шкура и властный приказ далекой силы вынуждали совсем к иному. Брунгильда выла, скрежеща зубами, ревела подраненным медведем, вгрызалась в кромку щита, терзая его, словно охотничий пес – кабаний бок. И… почти не двигалась с места.

– Я вижу трех человек, – сообщил дракон. – Они приехали на крестьянских мулах. Один из них что-то протягивает Брунгильде и устремляется прочь, другие за ним. Она читает. Э-э-э, не так быстро! Куда это она?

– К Реймсу, – безмолвно ответил отцу юный Дагоберт.

– Что такого у нее в Реймсе? – в голосе дракона слышалась обиженная нотка. – Она даже обо мне забыла!

– Она решила, что ее обманули, и тем самым позволила обмануть себя.

– Что ж, замечательно! Поспеши, мой мальчик. До урочного часа осталось совсем немного времени.

– Все удалось! – поворачиваясь к скакавшему рядом Лису, крикнул Дагоберт. – Брунгильда, сломя голову, мчится к Реймсу.

– Бастиан, ты слышал? Как говаривал адвокат Пьер Патлен: «Вернемся к нашим баранам». В данном случае – баронам. Пора дать твоему бандформированию ясную цель в жизни, причем настолько ясную, чтоб они могли ей накостылять. Не теряй времени, готовь войска к труду и обороне.

– Но я же не полководец! – взмолился Ла Валетт.

– Юноша, у тебя есть два варианта: стать полководцем или бифштексом. Я ни на чем не настаиваю, выбор за тобой.

На каменных сводах плясали отблески погребального костра. Всю дорогу от грота, где покоились заваленные камнями останки правителя, до пещеры, выбранной Дагобертом для последнего обряда, наследник престола был молчалив. Те несколько часов дороги, когда испуганные лошади мчали покоящееся на импровизированных носилках мертвое тело, он не сводил глаз с лица того, кого еще совсем недавно называл отцом. Едва достигнув входа в драконий лабиринт, он велел занести туда тело и положить его на гладкий широкий камень, будто только и дожидавшийся часа стать местом для погребального костра. Затем все, даже Гизелла, вышли, оставив принца наедине с земным отцом. Повелительница франков рыдала на плече у Благородной Дамы Ойген, та что-то приговаривала, тихо и успокаивающе. Лис с Карелом держались поодаль.

Сергея в эти минуты куда больше волновала судьба Бастиана. Оставив «вопросы культа культуристам», он обсуждал с учеником варианты действий, стараясь несколько укротить свой язвительный нрав, чтобы не вогнать в депрессию полководца поневоле.

Отсветы пламени рисовали дико выплясывающие тени на стенах пещеры, гул огня становился все сильнее, но, прорываясь сквозь него, снаружи слышались обрывки неведомых слов непонятного гимна, выводимые голосом юного Дагоберта. Гул все нарастал, казалось, пещера превращается в огромную боевую трубу, и ее зов вот-вот поднимет венценосного мертвеца.