Книга Банда 5 - Виктор Пронин

Откинувшись на спинку, Огородников закрыл глаза, сложил ладони вместе и унесся к горным гималайским вершинам, в страну чистых снегов, фиолетового неба и дневных звезд, которые можно увидеть, если очень уж захотеть, если подняться в разреженную атмосферу, в космический холод, который выдувает из человека все дурное, все гнилое и поганое.

Мягкий, воркующий телефонный звонок вернул его на землю.

— Илья Ильич? Очень приятно! Пафнутьев беспокоит.

— Рад слышать вас, Павел Николаевич! Давно жду, приготовил бумаги, вдруг, думаю, что понадобится.

— Какие бумаги?

— Ну как... Лицензию на право заниматься адвокатской деятельностью, например...

— А, — протянул Пафнутьев уважительно. — Похвально. Буду через пятнадцать минут. Я позвонил, чтобы убедиться... Вдруг, думаю, у нас все отменяется?

— Обижаете, Павел Николаевич! Если я сказал... Как кирпич в стену положил — точно, прочно и навсегда.

— О! — восхитился Пафнутьев образности мышления Огородникова.

* * *

Была у Огородникова привычка, странная такая привычка. Неизвестно, где он ее подхватил, какими ветрами заразило его, но только имел он обыкновение при рукопожатии задержать в своей руке ладонь человека, с которым здоровался. И при этом проникновенно смотреть в глаза. И держать, держать в своей потеющей руке страдающую ладонь человека, и смотреть ему в глаза доверительно и так честно, так преданно, что проницательный человек сразу догадывался — плут перед ним и пройдоха.

Привычка эта не так уж и редка, многие ею страдают, особенно люди назойливые и слегка нечистоплотные в отношениях. Но люди — ладно, иметь такую привычку Огородникову было просто нельзя. Не должно у него быть ничего отличительного, запоминающегося.

Когда Пафнутьев вошел в кабинет. Огородников, встав с кресла и сделав несколько шагов навстречу, пожал его руку и подзадержал ее в своей, подзадержал гораздо больше, чем требовалось. Глядя в глаза при этом скорбно и прочувствованно, поинтересовался ходом расследования ужасного преступления. Пафнутьев, как смог, удовлетворил интерес Огородникова к этому делу, заверил, что преступление обязательно будет раскрыто, что он не пожалеет ни сил, ни времени, ни оставшейся жизни, чтобы эти ублюдки, эти подонки, эти звери в человечьем облике понесли заслуженное наказание, как уже понесли некоторые из участников убийства.

И все это время Огородников не выпускал руку Пафнутьева, не сводил с него глаз, полных обожания, и все это время ладонь его потела и страдала. Наконец, не выдержав истязания, Пафнутьев взглянул на затянувшееся рукопожатие, надеясь хоть этим прервать пытку, и, конечно же, обратил внимание, а как он мог не обратить внимания, так вот, он увидел, что окончания всех пальцев Огородникова почему-то имеют темный оттенок, какое-то почернение было заметно на крайних фалангах пальцев Огородникова.

— Что это у вас? — бестактно спросил Пафнутьев, поскольку бестактность была при нем всегда и он, похоже, не старался избавиться от этого недостатка в своем воспитании. — Хвораете, Илья Ильич?

— А, это, — растерялся на секунду Огородников. — Пустяки. Не обращайте внимания.

— У меня есть знакомый, — продолжал Пафнутьев, — так он, представляете, лечит псориаз за неделю. Врачи годами, десятилетиями мучили некоторых его больных, а он за неделю! Могу порекомендовать.

— Да какой псориаз! — воскликнул Огородников обиженно, может быть даже оскорбленно, поскольку он, человек, в общем-то здоровый и не привыкший шататься по больничным коридорам, всякое подозрение на болезнь воспринимал именно так — оскорбленно. — В клею вымазался, подумаешь! — И, вырвав ладонь из руки Пафнутьева, вернулся к столу. — Я полностью в вашем распоряжении, Павел Николаевич. Пришлось отменить некоторые встречи, но что делать, гражданский долг надо выполнять, правосудие прежде всего.

— Клей? — переспросил Пафнутьев, не услышав ни слова из всего, что только что произнес Огородников. — Это какой же клей производит столь странное действие на человеческую кожу? Зачем же пользоваться таким клеем? А, знаю! — Пафнутьев озаренно посмотрел на Огородникова. — «Момент»! Точно! А? Угадал?

— Угадали, — вынужден был согласиться Огородников.

И непонятно, чего в его согласии было больше — желания польстить глуповатому следователю, который так обрадовался своей догадке, или же просто он не придавал значения этому трепу. Но не исключено, что удачно проведенная только что операция лишила его бдительности. После убийства человек, хочет он того или нет, как бы он ни владел собой, находится в психологическом шоке и некоторым нужны недели, чтобы выйти из него, вернуться к обычному своему состоянию.

А кроме того, Пафнутьев был прав, и отрицать очевидное Огородников не мог. Клей «момент» и в самом деле обладал странной способностью притягивать, вбирать в себя мельчайшие частицы пыли, грязи, всевозможный ворс, и от этого смазанное место на ладони быстро темнело.

— У вас здесь что-нибудь раскололось? — сочувствующе спросил Пафнутьев, зная прекрасно, что ничего колющегося этим клеем скрепить невозможно — даже высохнув, он остается эластичным.

— Подошву подклеил, — буркнул Огородников, уже сидя за столом.

— Да-а-а? — по дурацки удивился Пафнутьев. — Вы, известный адвокат, состоятельный человек, время которого расписано по минутам, сами чините себе обувь? Не могу поверить!

— Павел Николаевич, дорогой вы мой старичок...

— Старичок? — удивился Пафнутьев. — Где-то недавно я слышал это словечко... Кто-то ко мне вот так же обращался... Кто же это мог быть? — Он задумался, почесал в затылке, приложил палец к щеке, но вспомнить не смог и, похоже, смирился с этим. — Так что вы, простите, хотели сказать, когда назвали меня столь мило и непосредственно?

— Я хотел сказать, Павел Николаевич, что обувь я себе не чиню, хлеб себе не выпекаю, самогонку для собственных нужд тоже не выпариваю. И коровы у меня нет на балконе. Но если в течение дня, на ходу, вот здесь, в конторе оторвалась подошва, мне нетрудно ее подклеить. Надеюсь, мы покончили с обувными проблемами?

— Конечно! — радостно воскликнул Пафнутьев. — Простите меня. Я не показался вам слишком назойливым?

— Все в порядке. — Увидев смущенного следователя, Огородников решил, что холодный тон будет наиболее уместен.

— Мир и дружба? — Пафнутьев протянул руку.

— Мир и дружба, — улыбнулся Огородников и, куда деваться, тоже протянул руку.

И Пафнутьев получил прекрасную возможность еще раз убедиться, что у того вымазаны не только указательный и большой пальцы, что может случиться при срочной починке, а все, включая невинный мизинец. Бросив вороватый взгляд чуть в сторону, он убедился, что и на левой руке у адвоката та же картина все пальцы, включая мизинец, несут на себе невытравляемый клеевой след. Да, «момент» обладал этой особенностью — даже помыв руки, даже очень хорошо помыв их с мылом, сразу устранить остатки клея было невозможно. Он сходит сам в течение дня.